Русский лабиринт (сборник)
Шрифт:
Пока Платон преодолевал российские дали, в месте его отправления вдруг случилось событие невероятное, которого никто из обитателей дома по улице Юбилейной, 17, уж никак не ожидал. Сначала все, бывшие в тот вечер дома, подумали, что опять к Салтычихе приставша с ОМОНом нагрянула, но, вглядевшись, поняли, что-то другое, уж больно много было милицейского начальства с жирными звездами на плечах. Старший, целый полковник, степенно осмотрелся, ему услужливо подсказали, и начальник прошел в подъезд. Все, выглянувшие в коридор – мало ли чего, – увидели, как милицейская делегация остановилась у комнаты Ветерана, полковник вежливо постучал
– Кого там черти принесли? Не заперто, знаете же…
Полковник оглянулся на своих и толкнул дверь.
– Вы Котов Иван Селиванович?
Ветеран быстро, как мог, поднялся с дивана и оправил одежду.
– Так точно, товарищ полковник! А … это… ко мне… Вы?
– Полковник Демиденко. – Милицейский начальник козырнул. – Плохо, что не заперто, Иван Селиванович, вот так вот наших ветеранов и грабят. А мы к вам с хорошей новостью. Наши сотрудники постарались, крепко постарались да нашли ваши награды. Будет, что к 9-му Мая надеть, да. Капитан!
Капитан, стоявший у полковника за спиной, вытащил из черного старомодного портфеля коробочку, раскрыл и, улыбаясь, протянул Ветерану.
– Ваши? Признаете, Иван Селиванович? По номерам мы сверили с военкоматом – ваши, ваши.
Все, кто столпился за милицейскими спинами, первый раз увидели, как фронтовик заплакал. Заплакал молча. Ветеран утирал слезу дрожащей рукой и не решался взять коробку. Капитан положил награды на стол и опять шагнул за спину начальства.
– Эх, смотри, наша милиция-то нас бережет, кто бы мог подумать, – смешливо вякнул Артист, но под строгим взглядом обернувшегося майора улыбку стер.
– Поздравляем, Селиваныч! – захлопала в ладоши Салтычиха, за ней захлопали и Шелапут, Василинин Сергей и даже Артист.
Ветеран утер-таки слезы, покачал головой, не веря своим глазам, и стал вынимать медали и ордена, а немало их было, весь край стола заняли.
– Поздравляю, Иван Селиванович! – протянул руку полковник. – А также разрешите передать вам поздравления, устные, самого министра внутренних дел, лично контролировавшего расследование после вашего письма. Да, попрошу расписаться в протоколе… капитан!
Тут же на столе появились казенная бумага, ручка, Иван Селиванович аккуратно, со значением вывел подпись.
– А… того… разрешите спросить. – Ветеран встал чуть ли не по стойке «смирно». – А нашли тех… грабителей, то есть.
– Конечно, нашли, – уверенно сказал полковник. – Кстати, Кирьянова Пелагея Никифоровна по этому адресу проживает, правильно?
– Я это, – грозно сложила руки на своей необъятной груди Салтычиха, – а че?
– Давайте-ка к вам пройдем, гражданка, разговор предстоит, – прищурился полковник. – Вот с капитаном Голованем и поговорите. А вас, Иван Селиванович, еще раз поздравляю, но и, сами понимаете, придется к нам в городское управление на днях зайти. Капитан Головань с вами свяжется, опознание там, разные формальности. И больше не оставляйте дверь открытой, моя вам настоятельная рекомендация.
Полковник приложил руку к козырьку и пошел к выходу. Капитан, который должен был о чем-то поговорить с Салтычихой, строго указал ей рукой – следуйте, мол, вперед. Салтычиха пожала мощными плечами, но повиновалась. Остальные милиционеры пошли за полковником. В коридоре остались Артист и Сергей. Шелапут, недолюбливающий по понятным причинам милицию, конца церемонии дожидаться не стал.
Между тем в логове Салтычихи проходил очень неприятный для нее разговор. Капитан Головань сразу опустил околичности.
– Где ваш сын Николай, Пелагея Никифоровна?
– А че? – оборонительно хмурилась Салтычиха, чуя, что на этот раз речь идет о чем-то худшем, чем ее родительские права.
– А то, гражданка Кирьянова, что сыночку вашему колония бы светила, будь он постарше чуток. Ведь это он навел грабителей на ордена-то.
Салтычиха уронила голову в ладони и вперилась взглядом в капитана.
– Да как же это… мой Колька? Дак рази… не может того быть, дак я же…
– Еще как может. Подозреваемые его в показаниях, не сговариваясь, указали. Он ведь со всякой шпаной крутился, хотел взрослым казаться, наверное, вот и «оказал взрослую услугу».
– Дак не… товарищ… я в званиях не разбираюсь…
– Капитан Головань. Так где сейчас Коля ваш?
– Товарищ капитан… – Салтычиха умоляюще сложила руки на груди. – Того не может быть, ну сболтнул где, он же к Ветерану все время бегал медали эти окаянные…то есть, тьфу, что я говорю-то, Господи, медали эти боевые смотреть, вот и похвастался перед друзьями-то. Ну, а они выяснили, где он живет, Ветеран, ну Селиваныч, то есть, вот и грабанули. Не наводил он, Христом Богом клянусь. – Салтычиха широко перекрестилась и смешно, грузно бухнулась на колени перед милиционером. – Не наводил он, не заби-ирай-те мо-во Ко-олючку ро-оди-имо-ого. – Салтычиха так заревела плачущим басом, что капитан Головань вскочил на ноги, теребя фуражку.
– Гражданка, встаньте немедленно! Встаньте с колен, я говорю!
– Не за-аби-ирайте, – блажила Салтычиха, подползая на коленях к милиционеру.
– Встать!! – заорал капитан, и Салтычиха тут же перестала выть, тяжело встала, села на койку, зажав голову руками.
Капитан выдохнул.
– Забрать, как вы выражаетесь, мы права не имеем. А вот допросить в присутствии родителей, то есть в присутствии вас, обязаны. – Капитан не знал, что Пелагея официально в родительских правах ограничена. – Потом обязательно на учет в детскую комнату поставим. Так где он сейчас?
Салтычиха не отвечала, только охала и качала головой, не опуская рук. Дверь тихонько приоткрылась – осторожно заглянула детская головка с испуганными глазами.
– Мам, а мам, ты чего плачешь? – дрогнувшим голоском спросила Анютка и тут же сама заревела.
Салтычиха бросилась к дверям и сграбастала дочку, как будто беспощадный капитан Головань собирался их сейчас, сию же минуту разлучить навеки. Милиционер смотрел на двух рыдающих существ, явно находясь в затруднении, что же предпринять дальше. Наконец, не выдержав женских и детских слез, слившихся в одну бурную реку, надел фуражку и вышел из комнаты. Напоследок строго сказал, чтобы Пелагея сама привела сына к нему в отделение – не позже завтрашнего утра. Салтычиха никак на это не прореагировала, но, не переставая всхлипывать, подошла к окну, убедилась для верности, что капитан Головань сел в последнюю милицейскую машину, и обернулась к дочери. Теперь вместо плачущей мадонны посреди комнаты стояла взбешенная фурия под центнер весом. Анютка потерла кулачками глаза и затихла, уставившись на мать.