Русский охотничий рассказ
Шрифт:
На охотничью литературу были отклики. Так, трактат «О псовой охоте», написанный стремянным государевым А.М. Венцеславским, а также книга Н. Реутта «Псовая охота» послужили Н.А. Некрасову материалом для пародирования восторженного стиля прославления аристократических увеселений. Избрав эпиграфом к своей поэме «Псовая охота» (1846) строки из сочинения Реутта, Некрасов вводит другую тему – он обличает жестокие нравы помещиков-крепостников. И если у Толстого в «Войне и мире» во время охоты барин-охотник и крестьянин-егерь равны, то Некрасов, напротив, подчеркивает социальное неравенство, которое проявляется и во время «утонченной» забавы:
Вот и помещик. Долой картузы!Молча он крутит седые усы,Грозен осанкой и пышен нарядом,Молча поводит властительным взглядом.И далее:
Барин озлился и скачет на крикСтрусил – и валится в ноги мужик [14] .И
14
Некрасов НА. Поли. собр. соч. М., 1948. Т. 1. С. 34, 37.
Колыбелью охотничьего рассказа следует считать Англию, там сформировался этот жанр и оттуда пришел в Россию. В самом деле, в 30-40-е годы XIX в. Англия была буквально «наводнена книгами охотничьих рассказов, всевозможными охотничьими “очерками”, “воспоминаниями”, происшествиями» [15] . Родоначальником распространенного в первой половине XIX в. жанра охотничьих и одновременно нравоописательных очерков из английской сельской жизни считается Нимрод (Чарльз Эпперли). Популярна была также книга Мартингейла (Джеймс Уайт) «Охотничьи сцены и сельские характеры» [16] . Пирс Эган с конца 1820-х годов был известен юмористическими рассказами об охоте. А Роберт Сартиз – мастер карикатуры и шаржа – изображал горе-охотников, неудачников, которые были сродни героям «Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса [17] .
15
Алексеев М.П. Заглавие «Записки охотника» // Тургеневский сборник. Л., 1969. Т. 5. С. 215.
16
Martingale. Sporting Scenes and Country Characters. L., 1840.
17
Подробнее об этом см. в указанной выше статье М.П. Алексеева.
В России охотничьи рассказы стали литературным фактом позднее, в 40-50-е годы XIX в., когда «из мелочей литературы, из ее задворков и низин всплывает в центр новое явление», в нашем случае – когда цеховая замкнутость отраслевых журналов и альманахов была поколеблена и охотничья литература начала взаимодействовать с «высокой».
В 1847 г. вышел первый рассказ будущего цикла И.С. Тургенева «Хорь и Калиныч», подзаголовок к которому «Из записок охотника» дал И.И. Панаев – журналист, зорко следивший за современными ему явлениями литературной жизни. И хотя в рассказе мало было собственно охотничьего, этот подзаголовок был дан редактором «с целью, – как вспоминал Тургенев, – расположить читателя к снисхождению». Подзаголовок и определил судьбу будущего знаменитого цикла. Тургенев в 1852 г. издал книгу, объединившую все рассказы, повествование в которых ведет охотник, под названием «Записки охотника». Случайно ли это название?
И хотя критики спорили о содержании книги: одни считали, что это произведение антикрепостнической направленности (Белинский, Герцен, Салтыков-Щедрин), другие указывали на связь со «счастливейшим родом произведений» – охотничьими рассказами (Анненский, Боткин, Дружинин, Гончаров), тургеневский цикл определил судьбу охотничьего рассказа как жанра.
Охота для Тургенева и его современников – Толстого, Некрасова, Фета – была естественной склонностью натуры, дававшей пищу для ума и для наблюдений. Охота была для дворянина не просто игрой, дававшей выход естественным страстям, но, освобождая его от сословных предрассудков, ставила лицом к лицу с природой, возвращая к первозданному ощущению целостности мира. Охотничья страсть, поэзия, красота гармонично сосуществовали в сознании охотника. «Благо чувство к красоте не иссякло, – писал Тургенев И. Борисову 28 января 1865 г., – благо, можешь еще порадоваться ей, всплакнуть над стихом, над мелодией… А тут охота, страсть горячая, сильная, неистомимая…» [18] . А в письме Фету, своему спутнику по охоте, Тургенев ставит рядом музу и охоту: «Что-то Вы поделываете? <…> А муза? А Шекспир? А охота?» (П., 4, 56).
18
Тургенев И.С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т.: Письма. Т. 6. М., 1989. С. 98. Далее везде ссылки на это издание даются в скобках с указанием тома и страницы в тексте статьи.
Панаев в дружеском шарже на Тургенева в большей степени запечатлел поэта-созерцателя, чем охотника. Он опубликовал этот портрет в «Современнике», в «Литературном маскараде накануне 1852 года»: «Он большой чудак <…>, он скитается вечно в охотничьем платье, беспрестанно останавливается на пути своем и смотрит кругом по сторонам или вверх. <…> Мой охотник никогда не стреляет: его английская желто-пегая собака Дианка печально следует за ним без всякого дела, виляя хвостом и уныло моргая усталыми глазами, а хозяин ее постоянно возвращается домой с пустым ягдташем. Он следит не за полетом птицы, чтобы ловчее подстрелить ее, а за этими золотисто-серыми с белыми краями облаками, которые разбросаны в небе. <…> Ничто в природе не ускользнет от его верного поэтического и пытливого взгляда, и птицы спокойно, ласково и безбоязненно летают вокруг этого странного охотника, как будто напрашиваясь попасть в его “Записки”» [19] .
19
Панаев
Однако Тургенев был не только созерцателем и поэтом, но и увлеченным охотником. В его переписке с Аксаковым, Фетом, молодым Толстым, Некрасовым замечания о литературе перемежаются с чисто охотничьими заботами, подробнейшими описаниями трофеев.
Перед глазами встают натюрморты в духе фламандской школы, дышащие поистине гедонистическим отношением к жизни. Охота для Тургенева, как и для многих его друзей-единомышленников, была занятием естественным, не противоречащим нравственным законам, ибо она давала возможность не отстраненно взирать на красоту природы, а участвовать в ее жизни, ощущая себя частицей великого целого.
В 40-60-е годы XIX в. можно констатировать большой интерес в России к естественно-научным знаниям. Увлечение русских писателей естественнонаучными теориями, а также натурфилософскими идеями просветителей XVIII в. связаны с желанием разобраться в сущности и закономерностях явлений природы. Сочинения французского естествоиспытателя и писателя VIII в. Жоржа Луи Леклера де Бюффона были популярны не только в Европе, но и в России. Широко известно было его произведение «Histoire naturelle», в котором он сосредоточил свое внимание на изучении нравов животных. Строго научному описанию Бюффон противопоставил живой, возвышенный, полный остроумия и изящества язык. Свои наблюдения над характерами животных, их физиологией, а также факты из различных отраслей естествознания Бюффон объединил в философскую систему, объясняющую явления природы. Природа воспринималась Бюффоном как некое созидательное, творческое начало, в ней самой он видел источник развития. По мнению Бюффона, все существа, которые создает природа, для нее самой одинаково равны, она не отдает предпочтения одним в ущерб других: «Если взять все организмы вообще, то в целом количество жизни всегда то же» [20] . И если в «века изобилия» преобладает численность людей и домашних животных, то после войны людское население убывает, зато возрастает количество диких зверей, а нивы зарастают бурьяном. «Эти вариации, столь существенные для человека, безразличны для природы» [21] .
20
Piveteau J. La pensee religiuse de Buffon // Buffon. P.: Museum National d’Histore naturelle. 1952. P. 31.
21
Там же. P. 37.
Утверждая равенство всех организмов, созданных природой, показывая взаимообусловленность происходящих в природе процессов, Бюффон приходит к выводу о естественности и закономерности уничтожения одних живых существ другими: растений животными, одних видов животных другими видами, в том числе человеком. Осознание себя наравне с другими живыми существами, такими же произведениями природы, давало охотнику право вступать в поединок с себе подобными.
Идеи Бюффона о единстве мира, о созидательном характере природы, о самоценности каждой отдельной особи и их единстве, о закономерности смерти и рождения, созвучные мыслям немецкого естествоиспытателя и поэта Гете, были хорошо известны Тургеневу и нашли отклик в его творчестве. Развивая идеи Бюффона и Гете об исключительности и одновременно взаимозависимости всех творений природы, Тургенев в рецензии на книгу «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» С.Т. Аксакова писал: «Бесспорно вся она составляет одно великое, стройное целое – каждая точка в ней соединена со всеми другими, – но стремление ее в то же время идет к тому, чтобы каждая именно точка, каждая отдельная единица в ней существовала исключительно для себя, почитала бы себя средоточием вселенной, обращала бы все окружающее себе в пользу, отрицала бы его независимость, завладела бы им как своим достоянием. Для комара, который сосет вашу кровь, – вы пища, и он также спокойно и беззазорно пользуется вами, как паук, которому он попался в сети, им самим <…>» (4, 516) [22] .
22
Этот отрывок был изъят из первого издания, так как цензура усмотрела в тексте недозволенные мотивы пантеизма. См. письма И.С. Тургенева к С.Т. Аксакову от 5 и 9 февраля 1853 г.
В художественной форме Тургенев выразил идею равенства всех живых творений природы в «Поездке в Полесье», которая в 1860 г. была включена в издание «Записок охотника», а также в стихотворении в прозе «Природа» (1879): «Все твари – мои дети», – промолвила она, и я одинаково о них забочусь и одинаково их истребляю. Я тебе дала жизнь – я ее отниму и дам другим, червям или людям… мне все равно… (10, 164).
В книге С.Т. Аксакова Тургенева привлекает то, что автор художественно изобразил нравы, характеры зверей и птиц. Тургенев сравнивает Аксакова с Бюффоном, и сравнение это в пользу Аксакова, ибо тот, по мнению рецензента, освободившись от риторики, сумел «отделиться от самого себя и вдуматься в явления природы… (4, 518). «Когда я прочел, – пишет Тургенев, – например, статью о тетереве, мне, право, показалось, что лучше тетерева жить невозможно… Автор перенес в изображение этой птицы ту самую законченность, ту округленность каждой отдельной жизни, о которой мы говорили выше, и т. д. и т. д. Если б тетерев мог рассказать о себе, он бы, я в этом уверен, ни слова не прибавил бы к тому, что о нем поведал нам г. A-в. То же самое должно сказать о гусе, утке, вальдшнепе, – словом, обо всех птичьих породах, с которыми он нас знакомит» (4, 517–518).