Русский охотничий рассказ
Шрифт:
Американский литературовед Саймон Карлинский написал статью о том, что Чехов был первым писателем в русской литературе, который поставил в своем творчестве экологическую проблему в современном ее понимании [37] . Проблема взаимодействия человека и окружающей среды отражена, как показал Карлинский, в некоторых произведениях Чехова, начиная с 1887 года, с рассказа «Свирель». В них показано, какой ущерб наносит своими бездумными поступками человек природе и как в свою очередь ухудшение климата, понижение уровня воды в водоемах, исчезновение некоторых видов рыб и птиц, обеднение лесов сказывается на состоянии здоровья человека. В рассказе «Свирель» экологическими прозрениями наделен сельский пастух Лука Бедный. В пьесе «Дядя Ваня» в еще большей степени, чем в «Лешем», представлена тема бессмысленно истребляемых лесов. Экологические идеи, наиболее отчетливо прозвучавшие в трех названных произведениях, встречаются в той или иной форме и в других произведениях писателя.
37
Karlinski Simon. Huntsmen. Birds. Forests and “Tree Sisters” // Chekhov’s Great Plays. N. Y. University Press, 1981.
Трудно согласиться с исследователями Г.А. Бялым и Г.П. Бердниковым [38] , которые рассматривали рассказы Чехова «Агафья», «Счастье», «Свирель», «Художество», «Егерь» как цикл «Записок охотника», продолжающих
38
Бялый Г Л. Чехов и «Записки охотника» // Учен. зап. Ленинград, гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. Л., 1948. Т. 67; Бердников Г.П. А.П. Чехов. Идейные и творческие искания. М., 1984.
Итак, можно констатировать, что охотничий рассказ из низин, задворков литературы выдвинулся в центр благодаря таланту таких писателей, как Аксаков и Тургенев. Подхваченный и растиражированный литераторами-дилетантами, стремившимися законсервировать жанр, он снова отошел к периферии, стал предметом пародии и превратился в свою противоположность – антиохотничий рассказ – в период смены этико-эстетической парадигмы в литературе конца XIX в.
Логично было бы на этом завершить рассмотрение жанра охотничьего рассказа XIX в., однако элегические раздумья одного из последних певцов «дворянских гнезд», с которыми он был связан вековыми узами, смутные предчувствия «окаянных дней», лишивших его крова, того основательного дома, глядевшего «впадинами глаз» из-под «огромной шапки» соломенной крыши, не позволяют нам поставить на этом точку.
В повести И.А. Бунина «Антоновские яблоки» (1900) прозвучал завершающий аккорд ностальгической мелодии по угасающему дворянскому усадебному быту. И охота – часть той уходящей культуры, милой сердцу старины, которую писатель тщательно старается закрепить в памяти всю, вместе с запахами и звуками, и дарит нам, своим безвестным потомкам, эти документы-миражи.
«Бунин, – как пишет А. Твардовский, – отлично с детских лет, по крови, так сказать, знал всякую охоту, но не был таким уж завзятым охотником. Он редко остается один в лесу или в поле, разве что скачет куда-нибудь верхом или бродит пешком с ружьем или без ружья – в дни одолевающих его раздумий и смятений» [39] . Охота для Бунина – это возможность погрузиться в эстетизируемую им уходящую жизнь. Для писателя поэтична вся атрибутика древней барской забавы: и загорелые, обветренные лица охотников, курящих трубки, и их одежда, и музыкальный гам собак, и призывные звуки рога, и названия мест охоты, и лошадь, с которой охотник чувствует себя слитым воедино, и радость гона, и запах грибной сырости, перегнивших листьев, мокрой древесной коры, и шумные разгоряченные застолья, и охотничьи трофеи – матерый волк, «который, оскалив зубы, закатив глаза, лежит с откинутым на сторону пушистым хвостом среди залы и окрашивает своей бледной и уже холодной кровью пол», и сладкая усталость перед сном, и даже возможность проспать на другой день охоту и наслаждаться тишиной в доме, вороша родовые реликвии.
39
Твардовский А.Т. О Бунине // Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1965. Т. 1.С. 39.
Бунин, всю жизнь остро ощущавший близость смерти, не видит в охоте того драматического смысла, который открылся его старшим современникам – Толстому, Чехову. Очевидно, сказалось его холодное трезвое знание того, что все таит в себе смерть: и жизнь, и красота, и любовь. Бунин эстетизирует мгновения встречи красоты и смерти во время охоты: «олень, могучий, тонконогий» «в стремительности радостно-звериной… красоту от смерти уносил» [40] .
Щемящей ностальгией по былой невозвратной жизни проникнут и рассказ «Вальдшнепы» А.И. Куприна, который жил в эмиграции в Париже с 1920 по 1937 г. Этот рассказ был опубликован летом 1933 г. в парижской газете «Возрождение». Как пишет автор предисловия Роман Словацкий, Куприн вспоминает о той светлой поре, когда он «начинал свой творческий путь, собирая впечатления в зарайских окрестностях Коломны. Посещение этих мест в 1897–1901 годах, увлекательная охота, общение с местными жителями навсегда запечатлелись в памяти Куприна и воскресли в художественных образах, скрашивая заграничное изгнание…» [41] Рассказ «Вальдшнепы», принадлежащий другой эпохе, написанный с другого берега, сохраняет, как и более ранний рассказ «Охота на глухаря» (1899), тургеневско-аксаковский дух. Оба рассказа – о странствиях охотника по лесам, о повадках зверей и птиц, о единении человека и природы, о встречах с крестьянами – детьми природы. Но в рассказе «Вальдшнепы» драматизм навсегда потерянного рая выражен всего в одном абзаце. Примечательно, что в собрании сочинений Куприна в 9-ти томах, изданном в советское время, именно этот небольшой абзац был купирован. Новая жизнь в России для писателя-изгнанника – катастрофа. Он действительно говорит (но автор предисловия по известным причинам не договаривает, ставя многоточие) о своей ностальгии по той предреволюционной жизни, с которой для него связана и охота: «Да вот пришла эта война проклятущая, а потом эти колхозы и другая неразбериха. И где они все: и лесник Егор, и Ильюша с Устюшей, и объездчик Веревкин, и все грамотные лесничие, и охота русская, и хозяйство русское, и прежние наши охотничьи собаки. Все как помелом смело. Ничего не осталось. А почему? Кто это объяснит?» [42]
40
Бунин И А. Густой зеленый ельник у дороги (1905) // Собр. соч. Т. 1. С. 216.
41
Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. М, 1973. Т. 8. С. 439–443.
42
Куприн А.И. Вальдшнепы // Куприн А.И. Собр. соч. В 9 т. М., Худож. литература. 1973. Т. 8. С. 439–443.
Не мог и Михаил Михайлович Пришвин объяснить эти перемены, принесшие не только неразбериху, но и разрушения, страдания, потери. В предисловии к «Рассказам охотника» он признается, что «охота лишь в незначительной степени» была для него спортом. «Моя охота, – продолжает писатель, – была средством сближения с природой» [43] . Охота для Пришвина в 1930-е годы, когда пришло мучительное осознание жестокости, несправедливости современной жизни, понимание ненужности в новых условиях той великой традиции русской литературы, частью которой себя ощущал писатель [44] , – это способ удалиться, очиститься, соединившись с природой. Добровольное отшельничество и странничество давало духовные и жизненные силы. «Прав Ап. Григорьев: странствие тем именно и хорошо, что чувствуешь себя в руках Божьих, а не человеческих», – читаем в «дневнике запись от 18 октября 1930 г. [45] В своем дневнике Пришвин с горькой иронией писал об этих недолгих мгновениях истинного слияния с природой и отдохновения от несовершенств жизни: «Радость, когда выходишь на охоту, и видишь, как собака сдерживается моей рукой, вся кипит и дрожит:
43
Пришвин М.М. Рассказы охотника. М., 1935. С. 7.
44
В дневнике Пришвина читаем: «21 января 1931 г. “Крестьянский писатель” Каманин рассказывал о тех чудовищных антихудожественных требованиях, которые применяются к крестьянским писателям, – что, например, “аксаковщина”(вероятно, понимаемая как созерцание природы) является преступлением» // Пришвин М.М. Дневники. М., 1990. С. 181.
45
Там же. С. 179.
46
Там же. С. 176.
Пришвин обладал удивительным свойством понимать все живое на каком-то инстинктивном уровне, на том уровне, на котором общаются все обитатели леса. Однажды Пришвин сказал: «Разве я не понимаю незабудку: ведь я и весь мир чувствую иногда при встрече с незабудкой, а скажи – сколько в ней лепестков, не скажу. Неужели же вы меня пошлете “изучать” незабудку?» [47]
В рассказе «Разговор птиц и зверей» мы узнаем, как птицы и звери понимают друг друга и предупреждают об опасности, созывают на трапезу. Как говорит егерь Михал Михалыч, звери читают, только не глазами, а носом: «Это можно и по собакам заметить. Известно, как они везде на столбиках, на кустиках оставляют свои заметки, другие потом идут и все разбирают. Так, лисица, волк постоянно читают; у нас глаза, у них нос. Второе у зверей и птиц я считаю голос. Летит ворон и кричит, нам хоть бы что. А лисичка навострила ушки в кустах, спешит в поле. Ворон летит и кричит наверху, а внизу по крику ворона во весь дух мчится лисица. Ворон спускается на падаль, и лисица уж тут как тут. Да что лисица, а разве не случалось тебе о чем-нибудь догадываться по сорочьему крику?» [48] . Вот и он сам, писатель Пришвин, пытается читать мысли грачей, когда, в период коллективизации, как и они, чувствовал свою неприкаянность, о чем мог написать только в дневнике: «1 апреля, 1930 г. <…> Точно так прошлый год обманула весна, значит, вот почему так неохотно прилетали грачи, как будто каждый, прилетев, думал: “По правде говоря, весна уже закончилась в Советской России, и летать бы вовсе не следовало, но все как-то неловко потерять связь с предками”» [49] .
47
ПришвинМ.М. Незабудки. Вологда: Вологодское кн. изд-во, 1960. С. 110.
48
Пришвин М.М. Рассказы охотника. С. 290.
49
Пришвин М.М. Дневники. С. 167.
Охота в эти голодные годы не только давала жизненный тонус, вдохновляла писателя, но и являлась средством к существованию, возвращая к своему первоначальному состоянию, когда лес был для человека домом: «6 августа 1930 г. Прошла моя жестокая молодость, теперь я ружье беру, чтобы добыть себе пищу. Вот убил вчера двух глухарей, теперь хватит нам дня на три, и я иду за грибами стариком, будто иду в свой настоящий дом, где такой мир, такая радость, такая слава жизни в росе. Грибы такие глазастые смотрят на меня со всех сторон. Кто не обрадуется этому всему?» [50]
50
Там же. С. 173.
От несовершенств жизни охота лечила и С.Т. Аксакова, который писал сыну Ивану 12 октября 1849 г.: «Скверной действительности не поправишь, думая о ней беспрестанно, а только захвораешь, и я забываюсь, уходя в вечно спокойный мир природы» [51] . К подобному заключению приходит и Пришвин: «…если о современной жизни раздумывать, принимая все к сердцу, то жить нельзя, позорно жить…» [52]
Как признавался сам писатель, более всего он ценил красоту. 24 августа 1930 г. он записал в своем дневнике: «Вероятно, моя страсть к наслаждению красотой сильней, чем охотой» [53] . Поэта природы разглядел в Пришвине Горький, о чем написал своему коллеге из Сорренто 22 сентября 1926 г.: «Я думаю, что такого природолюба, такого проницательного знатока природы и чистейшего поэта ее, как Вы, М.М., в нашей литературе – не было» [54] . Многие из охотничьих рассказов Пришвина – это открытие потаенного мира жителей леса, о характерах и повадках которых рассказывает зоркий охотник, природовед, поэт. Конечно, эти рассказы, краткие по форме, написанные простым языком, учащие понимать и любить красоту природы, постигать ее язык, интересны и детям. Сам Пришвин, мучительно размышляя о современной литературе, о своем назначении как писателя, решает, что в сложившихся обстоятельствах надо писать для детей: «5 сентября 1930 года. Хлебнул я чувство своей ненужности и в “Новом мире”, и вообще в мире современной литературы: видимо все идет против меня и моего “биологизма”. Надо временно отступить в детскую, вообще в спец, литературу, потому что оно и правда…» [55]
51
1849 – ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 3. д. 16. л. 70 об. Цит. по: Кошелев В А. Аксаков С.Т. // Биографический словарь. Русские писатели. М., 1989. Т. 1. С. 37.
52
Пришвин М.М. Дневники. 11 августа 1930. С. 174.
53
Там же.
54
Горький А.М. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1956. Т. 29. С. 475.
55
Пришвин М.М. Дневники. С. 175.
Другой писатель, Виталий Валентинович Бианки, увлекает детей в чарующий многоголосый мир леса – зверушек и птиц. Все в этом мире взаимосвязано и едино. Шагнув в фантастический мир природы, дети вместе с мудрым учителем открывают таинственное, неизведанное. Мир Бианки – это одновременно сказки и быль. Охотники в рассказах Бианки сильные, выносливые и добрые. В рассказе «Музыкант» медвежатник увидел медведя, сидевшего на опушке у разбитого грозой дерева и оттягивавшего лапой щепу, которая, как струна, издавала музыкальные звуки. Когда проходивший мимо колхозник спросил медвежатника, почему тот не убил медведя, он ответил: «Да как же в него стрелять, когда он такой же музыкант, как и я?» [56] Старик-медвежатник, любивший музыку, сам учился играть на скрипке, что ему плохо давалось.
56
Бианки В.В. Музыкант // Михаил Пришвин. Борис Житков. Виталий Бианки. Павел Бажов. М., 1982. С. 433.