Русский патриотизм и советский социализм

Кожевников Алексей Борисович

Постепенная стабилизация жизни в России, начавшийся экономический рост вследствие проведения НЭПа, а также объявленная декретом ВЦИК от 3 ноября 1921 г. амнистия для значительной части рядовых военнослужащих – участников белого движения – стали поводом к возвращению на Родину тысяч эмигрантов. Характерным явлением для Русского Зарубежья тех лет стало возникновение общественных организаций – «Союзов возвращения на Родину» (т. н. «Совнарод»). В своих изданиях представители этих союзов проводили идею примирения с коммунистической властью (как «государственнической» и отвечающей чаяниям русских патриотов) и призывали к возвращению в Советскую Россию. Так, 24 мая 1922 г. в печатном органе одного из союзов – софийской газете «На Родину» было опубликовано обращение к проживающим в Болгарии белоэмигрантам: «Мы зовем всех честных людей русской эмиграции, которым чужды авантюристские похождения и дороги интересы родной страны, сомкнуть свои ряды под флагом нашей организации и газеты и вместе с нами начать дело исправления наших ошибок, сознательно или бессознательно нами совершенных, дело искупления наших грехов» [280] . При активном содействии Болгарской коммунистической партии проводилась агитация среди врангелевских солдат по их вовлечению в «Союз возвращения на Родину». К 1923 г. на территории этого государства существовало 65 групп «Совнарода» численностью около 8500 человек. При помощи этой организации, через которую миссия советского Красного Креста организовывала работу по репатриации бывших российских граждан, в 1922–1923 гг.

из Болгарии вернулись на Родину, по разным данным, от 12 до 14 тыс. человек, из которых 70 % составляли казаки [281] .

280

Цит по: Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. С. 75.

281

Там же. С. 75, 77.

Очевидная бесперспективность продолжения борьбы с большевизмом в рядах белоэмигрантских и антисоветских организаций, а также патриотические мотивы служения новому «Русскому государству» побуждали к возвращению на Родину и представителей белого генералитета. В ноябре 1921 г., после переговоров с представителями ВЧК и с разрешения Советского правительства в Россию с группой офицеров вернулся генерал-лейтенант врангелевской армии Я. А. Слащов. Перед отъездом он направил в зарубежные газеты письмо, в котором обосновал свое решение: «Внутри России революция окончена… Если меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня зовут защищать честь России, и я еду выполнять свой долг, считая, что все русские, военные в особенности, должны быть в настоящий момент в России» [282] . Сразу после возвращения в Россию Слащов вместе с прибывшими с ним генерал-майором А. С. Мильковским и полковником Э. П. Гильбихом написали обращение к офицерам и солдатам врангелевской армии. По версии российского историка Ю. Цурганова, идея создания этого документа принадлежала Л. Д. Троцкому и заместителю председателя ВЧК И. С. Уншлихту. Вопрос о необходимости подобного обращения к белоэмигрантам обсуждался на одном из заседаний Политбюро ЦК РКП(б) [283] . Взывая к патриотическим чувствам русских военных, оставшихся за пределами страны и продолжавших возлагать надежды на свержение коммунистического режима путем интервенции, Слащов писал: «С 1918 года льется русская кровь в междоусобной войне. Все называли себя борцами за народ. Правительство белых оказалось несостоятельным и не поддержанным народом – белые были побеждены и бежали в Константинополь. Советская власть есть единственная власть, представляющая Россию и ее народ. Я, Слащов-Крымский [284] , зову вас, офицеры и солдаты, подчиниться Советской власти и вернуться на Родину» [285] . Это обращение генерала к бывшим однополчанам, а также его выступления по радио, в которых звучали призывы к признанию новой власти и возвращению в Россию вызвали большой резонанс в среде эмиграции. Другой акцией, способствовавшей дальнейшему идейному расколу в стане белоэмигрантов, стало обращение «К войскам белых армий» генералов А. Секретова, Ю. Гравицкого, И. Клочкова, Е. Зеленина, полковников Д. Житкевича, В. Оржаневского, Н. Климовича, М. Лялина (октябрь 1922 г.). Признавая правительство РСФСР как единственно законную власть русского народа на территории бывшей Империи и отвергая путь «белой» реставрации прежних порядков, авторы обращения подчеркивали: «Наша Родина вышла из полосы первоначального революционного хаоса и вступила на путь творческой, созидательной работы. На международной политической арене Советское правительство является единственным защитником интересов России и ее государственного суверенитета». В обращении осуждались любые действия, направленные против Советской России, и в которые стремились вовлечь военнослужащих-эмигрантов. Авторы документа обращались к эмиграции с призывом: «Ни одного солдата и офицера на новую авантюру!». Те же мотивы были характерны и для других подобных обращений и воззваний представителей русского военного Зарубежья 1922–1923 годов [286] .

282

Это письмо Я. А. Слащова было также опубликовано в газете «Известия» (24 ноября 1921 г.), передовая статья которой была озаглавлена «Прозрение». После признания своей вины за тяжкие преступления, совершенные им в годы гражданской войны, Слащов был амнистирован Советским правительством. В июне 1922 г. он получил должность преподавателя тактики в школе комсостава «Выстрел» (См.: Кавтарадзе А. Г. Предисловие // Слащов-Крымский Я. А. Белый Крым. 1920 г.: Мемуары и документы. М., 1990. С. 21–22).

283

Цурганов Ю. Белоэмигранты и Вторая мировая война. Попытка реванша. 1939–1945. М., 2010. С. 45.

284

В специальном приказе от 19 августа 1920 г. главнокомандующего ВСЮР П. Н. Врангеля Я. А. Слащов за особые заслуги в проведении военных операций против Красной Армии в Северной Таврии получил почетную «приставку» к своей фамилии, по примеру великих русских полководцев (См.: Кавтарадзе А. Г. Предисловие // Слащов-Крымский Я. А. Белый Крым. 1920 г. С. 16).

285

Известия. 1921. 20 ноября.

286

Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. С. 76–77.

Декрет ЦИК и СНК от 9 июня 1924 г. распространил амнистию также и на всех рядовых белых армий, находящихся на территории Дальнего Востока, Монголии и Западного Китая. Это решение советских властей вызвало новую волну «возвращенцев». Всего за период 1921–1931 гг. в Россию (СССР) вернулись 181432 эмигранта (из них 121843 – в 1921 г.) [287] . Впоследствии многие из вернувшихся будут подвергнуты репрессиям [288] .

Примечательным является и тот факт, что даже убежденные противники Советской власти вынуждены были признать ее как реальную политическую и идейную основу для возрождения России. Так, в покаянной статье Б. В. Савинкова «Почему я признал Советскую власть» (редакция газеты «Правда» опубликовала ее в сентябре 1924 г. под заголовком «Сменовеховец с неразорвавшейся бомбой»), бывший эсер-террорист и один из ведущих лидеров антисоветской эмиграции заявлял:

287

Барсенков А. С., Вдовин А. И. История России. С. 178.

288

См.: Политическая история русской эмиграции. 1920–1940 гг.: Документы и материалы. М.,1999. С. 233; Цурганов Ю. Белоэмигранты и Вторая мировая война. С. 46–47.

«Я – не коммунист, но и не защитник имущих классов. Я думаю о России, и только о ней. При царе Россия была сильна и стала жандармом Европы. Советская власть, укрепившись, объединила в равноправный союз народы бывшей Российской империи. Она стремится к усилению и процветанию СССР. Пусть во имя Коммунистического Интернационала. Значит ли это, что Россия приносится ему в жертву? Нет, это значит, что в глазах миллионов русских людей вчерашний жандарм, Россия, станет завтра освободительницей народов. Для меня достаточно восстановления

ее» [289] . Поворот к НЭПу, предпринятый большевистским руководством, пробуждал у некоторых представителей белой эмиграции иллюзии в «национально-имперском» перерождении советского режима. В своей книге «Три столицы», изданной в 1926 г. в Берлине после «нелегальной» поездки в Советскую Россию (организованной ОГПУ), ее автор В. В. Шульгин сделал парадоксальный вывод о трансформации ленинизма в новую форму «белой» русской государственности: «Когда Ленин голосом Чингисхана, стегающего нагайкой племена и расы, крикнул шестой части суши апокалипсическое слово “НЭП” и в развитие сего прибавил издевательское, гениальное: “Учитесь торговать”, – он

289

Савинков Б. В. Воспоминания. С. 396.

сжег все то, чему он поклонялся,и поклонялся тому, что сжигал…

Так поступают или великие преступники, или герои. Пусть Ленин герой! Так повернуть руль корабля мог только человек, к-рый властвует над стихией… Это значит, что Ленин, сознательно или нет, стал орудием, инструментом Белой Мысли» [290] . В. В. Шульгин не относился к сменовеховцам и был убежденным монархистом, но некоторые суждения о Советской России тех лет, приведенные в его книге «Три столицы», явно перекликались с идеологическими установками этого движения.

290

Шульгин В. В. Три столицы. М., 1991. С. 364–365. См. также: Репников А. В., Христофоров В. С. Неизвестный Шульгин // Консерватизм в России и мире: в 3 ч. Воронеж, 2004. Ч.2. С. 228–229.

Упрочение советского режима, прекращение международной изоляции СССР, усиливающийся раскол в стане эмиграции – все эти причины обусловили постепенное «сворачивание» коммунистическими властями сменовеховского движения и его изданий (в том числе и зарубежных). Во второй половине 1920-х гг. прекращается регулярный выход на европейскую аудиторию журнала «Смена вех» и газеты «Накануне». В 1926 г. был закрыт выходивший в СССР печатный орган сменовеховцев – журнал «Россия» (называвшийся до августа 1922 г. «Новая Россия»). Некоторые сменовеховцы, проживавшие за рубежом, возвратились на Родину и стали советскими госслужащими. Ведущий идеолог сменовеховства Н. В. Устрялов, преподававший в 1935–1937 гг. в Московском институте инженеров транспорта и активно печатавшийся в «Правде» и «Известиях», был арестован по подложному обвинению и расстрелян в сентябре 1937 года [291] .

291

См.: Сергеев С. М. Страстотерпец великодержавия // Устрялов Н. В. Национал-большевизм. М., 2003. С. 15–16.

История первых пятнадцати лет Советской власти показывает, что обращение большевистского руководства к идеям русского патриотизма имело сугубо «выборочный» характер и определялось политической конъюнктурой того времени. Все «полезное» и политически необходимое в конкретных условиях госстроительства, содержащееся в идеях русского патриотизма и призывах к возрождению России, должно было служить исключительно задачам укрепления первого социалистического интернационального государства – кристаллизующего центра будущей мировой Республики Советов. Любые «автономные» и политически опасные для большевиков проявления русского патриотизма и «великодержавничества» жестко пресекались. Таким образом, русский народ – титульная нация новообразованного Советского государства становился заложником глобальной геополитической игры большевистского руководства, раздираемого в 1920-е гг. внутрипартийной борьбой. При этом русское население СССР, несмотря на декларируемое национальное равноправие, становилось в неравное и даже в подчиненное положение по отношению к другим советским народам. Характеризуя такую «интернациональную» политику, проводившуюся большевиками в те годы, российский историк В. Д. Соловей подчеркивает: «Если Старый порядок был нерусским, то новый – последовательно, целеустремленно и открыто антирусским. По крайней мере, первые пятнадцать лет существования Советской власти» [292] .

292

Соловей Т. Д., Соловей В. Д. Несостоявшаяся революция: Исторические смыслы русского национализма. М., 2009. С. 174. Пропись источника.

Американский историк Терри Мартин, рассматривая в своей работе историю становления ленинско-сталинской «империи положительной деятельности» – СССР (основой которой автор считает государственную политику предоставления льгот ранее подвергавшимся дискриминации этническим группам) изложил свою точку зрения на положение русских в Советском Союзе 1920-х гг. – начала 1930-х годов. По его мнению, «конструктивные действия в интересах одной национальности… предполагают разрушительные действия по отношению к другим. В случае Советского Союза… основную тяжесть дискриминации несли на себе одни только русские… Советская политика и впрямь требовала от русских жертв в области национальной политики: нерусским республикам были переданы территории, населенные русским большинством; русские были вынуждены согласиться на амбициозные программы положительной деятельности, которые проводились в интересах нерусских народов; русских призывали учить языки национальных меньшинств и наконец, традиционная русская культура была осуждена как культура угнетателей» [293] .

293

Мартин Т. Империя «положительной деятельности». С. 31.

Следует отметить, что последний вывод, который делает Терри Мартин, не бесспорен. Русская культура и общественная мысль предыдущих столетий, рассматривавшиеся идеологами большевизма как формы проявления классового мировоззрения, не были отвергнуты в первые годы Советской власти. Утвердившийся в России большевистский режим нуждался в годы Гражданской войны и иностранной агрессии в определенном пропагандистском «наполнении» политики «революционного оборончества». Защита революционного Отечества могла основываться в тех условиях как на доктрине «мировой революции», так и на идеях патриотизма и исторической преемственности. Исходя из этого, коммунистическое руководство использовало в качестве «символов» новой России не только героические образы деятелей международного и российского революционного движения, вошедшие в многовековую летопись освободительной борьбы разных стран и народов, но и имена наиболее выдающихся представителей русской дореволюционной культуры.

Показательно, что даже некоторые деятели искусства, писатели и философы, которых сторонники «революционно-демократического» направления обычно относили к «консерваторам» и проводникам «религиозно-охранительной» традиции, также были внесены большевистскими лидерами в общий список исторических имен, призванных наполнить формирующуюся пролетарскую культуру реальным политическим и эстетическим содержанием. Так, 18 июля 1918 г. отдел изобразительных искусств Наркомпроса направил в Совет Народных Комиссаров декларативную записку: «По инициативе Председателя Совнаркома т. В. И. Ленина Комиссар народного просвещения сделал в заседании 1918 года предложение художественной коллегии поставить памятники лицам, выдающимся в области революционной и общественной деятельности, в области философии, литературы, науки и искусства» [294] .

294

См.: В. И. Ленин о литературе и искусстве. М., 1969. С. 566.