Русский патриотизм и советский социализм
Шрифт:
В развенчании всего относившегося к «проклятому прошлому» царской России от исторической «школы Покровского» не отставало и советское литературоведение. Так, во вступительных статьях В. М. Саянова и В. Н. Орлова к изданию собрания стихотворений героя войны 1812 г., поэта-партизана Д. В. Давыдова (1933 г.), он был представлен как заурядный карьерист, крепостник и алкоголик [340] . В примечаниях к этому изданию, в частности, указывалось, что А. В. Суворов был «полководец, особенно прославившийся разгромом восставшей Польши (1794 г.) и победами над революционной французской армией (1799 г.)» [341] . Других сведений о знаменитом русском военачальнике не приводилось. О самих событиях 1812 г., прославивших имя Давыдова, говорилось следующее: «Легенда об отечественной войне, как войне национально-освободительной, давно уже разоблачена марксистско-ленинской исторической наукой. Давно потускнел романтический ореол, прикрывающий “полководцев”, занесенных в “анналы” русских военных “побед” 1812 г.» [342] .
340
Саянов В. Денис Давыдов //Давыдов Д. В. Полное собрание стихотворений. М., 1933. С. 9–10, 13; Орлов В. Краткая биография Дениса Васильевича Давыдова // Там же. С. 56.
341
Орлов В. Автобиография Дениса Давыдова // Там же. С. 224.
342
Там же. С. 11.
Советская печать тех лет пестрела откровенно русофобскими высказываниями, стремлением перечеркнуть все культурные и военные достижения русского народа на протяжении его истории. В частности, отмечалось, что «Россия всегда была страной классического идиотизма» (такую характеристику ей дал Г. Зелинский). Говоря о присоединении к Российской империи Средней Азии, Г. Сафаров подчеркивал, что это осуществлялось с «истинно русской подлостью». Севастополь назывался одним из публицистов «русским разбойничьим гнездом на Черном море» [343] . Навсегда ушедшую в прошлое тысячелетнюю Русь «хоронил» на страницах «Правды» поэт В. Александровский: «Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? / Что же! Вечная память тебе. / Не жила ты, а только охала / В полутемной
343
Цит. по: Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике: XX век. С. 111. См. также: Каграманов Ю. Империя и ойкумена // Новый мир. 1995. № 1. С. 156.
344
Александровский В. Русь и СССР // Правда. 1925. 13 августа.
345
Алтаузен Д. Вступление к поэме // 30 дней. 1930. № 8. С. 66.
Вместе с этим, беспощадная идеологическая борьба велась не только с «чуждой» пролетарским массам русской «великодержавной» культурой прошлого, но и с проявлениями «национал-шовинизма» в условиях новой действительности. В роли их главного обличителя выступил член Политбюро ЦК РКП(б), главный редактор газеты «Правда» Н. И. Бухарин. В своих «Злых заметках», опубликованных на страницах главного партийного органа в январе 1927 г., Бухарин подверг резкой критике «патриархальные» мотивы, содержащиеся в творчестве крестьянских поэтов П. Д. Дружинина и С. А. Есенина. Избрание в качестве главного объекта для пропагандистской атаки представителей крестьянской культуры (в большинстве своем лояльно относившихся к Советской власти) не было случайным. Во-первых, русское крестьянство, по мнению Бухарина и других большевистских идеологов, еще не изжило своей «мелкобуржуазной» и «патриархальной» психологии, в корне противоположной задачам «перестраивающего мир» пролетариата. Во-вторых, «доказательством» враждебного отношения к существующему строю среди литераторов – выходцев из крестьянской среды могли стать определенные высказывания и публикации Есенина с критическим подтекстом по политическому и национальному вопросам, а также раскрытие органами ОГПУ в 1924 г. т. н. «ордена русских фашистов» (его лидер – поэт А. А. Ганин и шесть членов организации – литераторов крестьянского происхождения были расстреляны в марте 1925 г. [346] ). Свое отношение к русскому крестьянству Н. И. Бухарин отчетливо выразил еще в мае 1924 г., в выступлении на совещании в ЦК РКП(б), посвященном вопросам партийной политики в области литературы: «Мы должны вести такую политику, чтобы, постепенно, с такой постепенностью, с какой мы ведем крестьянство, учитывая весь его вес и его особенности, вести его по линии раскрестьянивания, точно так же и в области художественной литературы, как и во всех других идеологических областях» [347] .
346
См.: Ганин А. Мир и свободный труд – народам: Тезисы // Наш современник. 1992. № 1. С. 168–171; Куняев С. Растерзанные тени // Там же. С. 166–168.
347
К вопросу о политике РКП(б) в художественной литературе. М., 1924. С. 36.
В случае с С. А. Есениным и П. Д. Дружининым Бухарин стремился представить их творчество как наиболее показательный пример «упадничества», «шовинизма» и пережитков «патриархальной» психологии, якобы свойственных большинству крестьянских писателей-«попутчиков». В качестве «отправной точки» для последующей идеологической атаки Бухарин выбрал политически нейтральное стихотворение Дружинина «Российское», опубликованное в журнале «Красная новь». В своем сочинении поэт воспевал родную землю, народные обычаи, сохранившиеся, по его мнению, и в новых советских условиях: «О, Русь чудесная! Жива ты, / Как живы русские блины. / Твои соломенные хаты / Овсяной тайною полны!.. / Своя земля, как кладень древний, / Над ней ночует свет и мрак. / И в каждой хате есть царевна, / И в каждой улице дурак… / На них цветные сарафаны / И залихватские штаны… / На кой же черт иные страны, / Кромя советской стороны!» Отметив с иронией, что «никому, конечно, невозбранно и в стихах возвеличивать в патриотическом азарте «русские блины», согласившись с автором «насчет изобилия дураков» в русской деревне, «но отнюдь не насчет царевен, которые в свое время были немного перестреляны», Бухарин подверг резкой критике последние строки стихотворения: «Это уж не только “национальная ограниченность”. Это просто-напросто шовинистическое свинство [348] . В «старое, доброе время» выдающуюся роль в деле кристаллизации российской националистической идеологии играл, как известно, квас. Отсюда – «квасной патриотизм», выражение, которое считалось бранным в устах всякого мало-мальски прогрессивного человека». Предпочтение, которое Дружинин отдавал России «блинов, штанов, царевен и дураков», отвергая тем самым прогрессивную идею мировой революции, Бухарин заклеймил как «идеологию юродствующих»: «Это юродство входит как составная часть в совокупную идеологию новейшего национализма “'a la moujik russe”: “мы-ста по мужицки, по-дурацки” и т. д., и т. п. Эта “древняя” юродствующая идеология для конспирации напяливает на себя “советский кафтан”» [349] . Свое окончательное выражение «патриархально-националистическая» идеология писателей-«попутчиков», по мнению главного редактора «Правды», находит в творчестве С. А. Есенина: «Есенинщина – это самое вредное, заслуживающее настоящего бичевания, явление нашего литературного дня… Это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из “кобелей”, икон, “сисястых баб”, “ жарких свечей”, березок, луны, сук, господа бога, некрофилии…, религии и хулиганства, “любви” к животным и варварского отношения к человеку… все это под колпаком юродствующего quasi-народного национализма – вот что такое есенинщина». Цинично намекая на трагическую смерть поэта, Бухарин замечает, что герой Есенина «даже может повеситься на чердаке от внутренней душевной пустоты. “Милая”, “ знакомая”, “истинно русская” картина!». С неудовольствием отмечая популярность творчества Есенина среди молодежи, и даже в комсомольской среде, партийный публицист выносит свой «приговор» поэту и направлению, которое он представлял: «Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого “национального характера”… По есенинщине нужно дать хорошенький залп» [350] . Таким образом, творчество С. А. Есенина и близких ему по духу крестьянских литераторов являлось, по мнению Н. И. Бухарина, ярким выражением идей «квазинародного национализма», с которыми следовало вести самую беспощадную борьбу.
348
Здесь и далее – курсив автора статьи.
349
Бухарин Н. И. Революция и культура: Статьи и выступления. 1923–1936 гг. М., 1993. С. 104–105.
350
Там же. С. 106–107.
Справедливости ради следует отметить, что несмотря на бухаринские призывы покончить с «есенинщиной», посмертные собрания сочинений поэта дважды издавались во второй половине 1920-х годов. В дальнейшем, уже в период абсолютного господства сталинской идеологической политики в пропаганде и культурной сфере, произведения С. А. Есенина неоднократно переиздавались (в 1940, 1946, 1952 и 1953 гг.), но малыми тиражами. Примечательным является и тот факт, что на смерть Есенина откликнулся сочувственным некрологом Л. Д. Троцкий, к которому у поэта вначале было сугубо негативное отношение [351] , сменившееся впоследствии на благожелательное, едва ли не восторженное. Более того, Есенин воспринимал Троцкого как русского националиста. Характерное свидетельство содержится в дневнике друга Есенина, поэта и литературного критика И. А. Оксенова. Описывая встречу Есенина с Троцким в Кремле (в августе 1923 г.), он отмечает: «Троцкого… Сергей любит, потому что Троцкий “националист”, и когда Троцкий сказал Есенину: “Жалкий вы человек, националист”, Есенин якобы ответил ему: “И вы такой же!”» [352] . В письме к Айседоре Дункан от 20 августа 1923 г. Есенин писал: «Был у Троцкого. Он отнесся ко мне изумительно. Благодаря его помощи мне дают сейчас большие средства на издательство» [353] . У Троцкого, в свою очередь, был определенный политический интерес к имени одного из наиболее ярких крестьянских поэтов-«попутчиков». Этим, очевидно, и объясняются сочувственные слова из заметки Троцкого на страницах бухаринской «Правды» в январе 1926 г., посвященной памяти Есенина: «В нашем сознании скорбь острая и совсем еще свежая умеряется мыслью, что этот прекрасный и неподдельный поэт по-своему отразил эпоху и обогатил ее песнями, по-новому сказав о любви, о синем небе, упавшем в реку, о месяце, который ягненком пасется в небесах, и цветке неповторимом – о себе самом. Пусть же в чествовании памяти поэта не будет ничего упадочного и расслабляющего… Умер поэт. Да здравствует поэзия! Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя! Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин…» [354] . Такое отношение влиятельного партийного функционера к знаменитому русскому поэту было, прежде всего, продиктовано политическим расчетом. Не имевший надежной опоры в широких партийных кругах (преимущественно русских по своему национальному составу) убежденный интернационалист Л. Д. Троцкий стремился заручиться поддержкой со стороны патриотически ориентированной и просоветски настроенной мелкой буржуазии и представителей интеллигенции (писателей-«попутчиков», сменовеховцев и др.). По справедливому замечанию М. С. Агурского, Троцкий и некоторые другие большевистские лидеры, «которые пришли в партию лишь накануне революции и, не будучи укоренены в партии, вынуждены были искать опоры вне ее. Это заставило их поглядывать и на русский национализм» [355] . Исходя из этого, нетрудно понять, почему имена и творчество Есенина и других русских писателей и общественных деятелей стали «разменной картой» в политической игре партийных лидеров.
351
См.: Гусляров Е. Н., Карпухин О. И. Есенин в жизни: Систематизированный свод воспоминаний современников. М., 2000. Т.1. С. 328.
352
Там же. Т.2. С. 13.
353
Там же. С. 12.
354
Правда, 1926, 19
355
Агурский М. С. Идеология национал-большевизма. С. 201.
Начало антиесенинской кампании тот же Агурский связывает с выводом «покровителя» поэта – Л. Д. Троцкого из Политбюро в октябре 1926 г. (не случайно, что бухаринская статья появилась спустя три месяца после его изгнания с партийного «Олимпа»). Однако идеологическая атака на «есенинщину» была не только очередной «дискредитацией» Троцкого, но и заключала в себе более глубокий политический смысл. Представляет интерес объяснение Агурским отношения Сталина к антиесенинской кампании. Как и в случае со сменовеховством (которое поддержал Троцкий) Сталин полагал, что наследие Есенина едва ли могло быть идеологически пригодным для пропаганды нового политического курса: «Сталин не был заинтересован в его защите. Во-первых, его не привлекало то, что Есенина защищал Троцкий, главное, его не привлекали никакие формы левого национал-большевизма. В этом он был весьма последователен. Он готов был поддержать Толстого, Булгакова, но отнюдь не Есенина… Левое народничество, скифство уходили в прошлое» [356] . Более поздняя поддержка Сталиным А. Н. Толстого, М. А. Булгакова, М. А. Шолохова (конец 1920-х – начало 1930-х гг.) свидетельствовала уже о начале выстраивания совершенно иной «государственнической» и идеологической официальной линии, в которую вписывались и должны были служить пропагандистской «поддержкой» конкретные произведения этих писателей («Дни Турбинных», «Тихий Дон», «Петр Первый», «Хождение по мукам» и др.). Творчество же литераторов «патриархально-народнического» направления продолжало подвергаться абструкции и в последующие годы.
356
Там же. С. 227–228. Под «скифством» Агурский имеет в виду литературное направление 1917–1918 гг. национал-большевистской и левонароднической идейной ориентации, сформировавшееся после выхода сборника «Скифы». Вокруг него группировались поэты и писатели А. А. Блок, С. А. Есенин, Н. А. Клюев, Е. И. Замятин и др.
Разгромная критика крестьянских писателей-«попутчиков» продолжалась и в начале 1930-х гг., когда, несмотря на уже обозначившуюся тенденцию к «патриотическому повороту» в официальной пропаганде и пересмотру сугубо негативного отношения к прошлому России, инерция национального нигилизма еще давала о себе знать. Так, в сборнике статей литературоведа Осипа Бескина с характерным названием «Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика», изданном в 1930 г., его автор выявляет рудименты националистического «росеянства» и «славянофильства» в творчестве друзей и последователей Есенина – поэтов Н. А. Клюева, П. В. Орешина и С. А. Клычкова. Фактически воспроизводя известные пассажи из бухаринской статьи, Бескин с негодованием отмечает: «Она еще доживает свой век – старая, кондовая Русь с ларцами, сундуками, иконами, лампадным маслом, с ватрушками, шаньгами по “престольным” праздникам, с обязательными тараканами, с запечным медлительным, распаренным развратом, с изуверской верой, прежде всего апеллирующей к богу на предмет изничтожения большевиков, с махровым антисемитизмом, с акафистом, поминками и всем прочим антуражем. Еще живет “росеянство”, своеобразно дожившее до нашего времени славянофильство, даже этакое боевое противозападничество с верой по-прежнему, по-старинке, в “особый” путь развития, в народ-“богоносец”, с погружением в “философические” глубины мистического “народного духа” и красоты “национального” фольклора. В современной поэзии наиболее сильными представителями такого “росеянства” являются: Клычков, Клюев и Орешин (Есенин – в прошлом)». Особое возмущение у литературоведа вызвало то, что Клычков назвал интернациональный СССР «Советской Русью» и даже призывал к сохранению русской национальной культуры после победы мировой революции. Вот как об этом писал сам поэт: «Завтра произойдет мировая революция, капиталистический мир и национальные перегородки рухнут, но… русское искусство останется, ибо не может исчезнуть то, чем мы по справедливости перед миром гордились и будем, любя революции… гордиться!». Бескин осудил такую «великодержавную» позицию: «Конечно, великодержавнику Клычкову никогда не понять, не дойти до того, что Октябрьская революция – не русская революция. Ему ведь полагается забыть о ста с лишним народах, населяющих бывшую Российскую империю» [357] . Не случайно, что сборник статей О. Бескина вышел в «год великого перелома», связанного с форсированной политикой всеобщей коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Сборник был переиздан в 1931 году. В марте того же года поэт А. И. Безыменский в своем выступлении на VI съезде Советов СССР также подверг резкой критике последователей Есенина – крестьянских писателей, как проводников кулацкой и националистической идеологии: «В настоящее время традицию воспевания всего того отвратительного, что создавало нищету и забитость крестьянства, продолжают кулацкие поэты типа Клюева и Клычкова». Безыменский призвал объявить «жесточайшую войну кулацким идеологам “Рассеюшки-Руси”». Для ее успешного завершения, по мнению поэта, необходимо было уничтожение «образа того врага, который заключает в себе понятие “Рассеюшка-Русь”» [358] . Судьба поэтов – последователей Есенина сложилась трагически. В 1937 г. по обвинению в «контрреволюционной деятельности» будут расстреляны Н. А. Клюев, С. А. Клычков, П. Н. Васильев, в 1938 г. – П. В. Орешин. В том же году погибнет в заключении поэт Б. П. Корнилов. Творчество С. А. Есенина и ряда других писателей «есенинского направления» как значимый факт русской литературы «вернется» к советскому читателю лишь в 1960-е годы [359] .
357
Цит. по: Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике: XX век. С. 129–130.
358
Там же. С. 130.
359
См.: Русские писатели, XX век. Библиографический словарь: В 2 ч. М., 1998. Ч.1. С. 264, 628, 633, 665; Там же. Ч.2. С. 145.
Русская Православная церковь (РПЦ) как государственный и духовный институт царской империи изначально являлась для большевиков одним из главных политических противников, идеологической основой самодержавия и «великодержавной националистической политики» эксплуататорских классов. После прихода к власти коммунисты, следуя собственной установке на построение светского атеистического общества, начали планомерное наступление на религиозные институты, прежде всего, на Православную церковь. Декрет от 4 декабря 1917 г. провозгласил изъятие церковных и монастырских земель в пользу государства. В ведение последнего также передавались церковно-приходские школы (составлявшие около 35 % начальных школ), семинарии и духовные академии (Постановление Наркомпроса от 11 декабря 1917 г.). Особое значение имела публикация декрета «О свободе совести» (31 декабря 1917 г.), в котором, помимо провозглашения отделения церкви от государства, содержалось положение о том, что церковные общества лишались права владения собственностью и утрачивали свой юридический статус. В своем окончательном варианте декрет был утвержден 23 января 1918 г., но уже под другим названием: «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Начавшиеся реквизиции церковного имущества, закрытие храмов, оскорбительная для верующих антирелигиозная пропаганда, преследование духовенства и многие другие меры, предпринятые большевиками, вызвали возмущение у прихожан и православного священства. Непримиримую позицию по отношению к новой власти занял патриарх Тихон. В январе 1918 г. он направил советскому правительству послание, в котором предал большевистских руководителей анафеме, а их действия расценил как проявление «самого разнузданного своеволия и сплошного насилия над святой Церковью». В октябре 1918 г., в своем послании Совету народных комиссаров, написанном к первой годовщине Октябрьской революции, патриарх, обращаясь к коммунистическим вождям, обвинял их в отступничестве от декларируемых ими же лозунгов. Он заявлял: «Вы обещали свободу… Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы… и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их последнюю волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль – это священное достояние всего верующего народа». Особое неприятие у патриарха вызывала «антипатриотическая» политика большевиков, нашедшая свое выражение в лозунге «революционного пораженчества» (до 1918 г.), в заключении «позорного» Брестского мира, в провозглашении курса на мировую революцию и в «разжигании» гражданской междоусобицы: «Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставив защиту Родины, бежать с полей сражений… Отечество вы подменили бездушным интернационалом, хотя сами отлично знаете, что, когда дело касается защиты отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями.
Отказавшись защищать родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска. Против кого вы их ведете?
Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли их в небывалое по жестокости братоубийство… Не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставит торжество призраку мировой революции» [360] .
Столь резкая оценка большевизма, содержащаяся в послании, была обусловлена радикальной антирелигиозной политикой новой власти, впервые за всю тысячелетнюю российскую историю начертавшей на своих знаменах призывы к воинствующему безбожию и отрицанию прошлого. Патриарх Тихон изобличал большевизм как силу антинациональную и чуждую русскому народу, его вере, культуре и традициям.
360
Родина. 1990. № 6. С. 72.
Вместе с тем, необходимо учесть, что в условиях гражданского противостояния значительная часть православного духовенства предпочла позиции нейтралитета и примирения враждующих сторон прямую поддержку белого движения. Историк А. С. Барсенков приводит следующие данные: «Духовенство приняло активное участие в организации сопротивления большевизму. В белогвардейских армиях действовали кадры военного духовенства. В армии Деникина было около 1000 священников, у Врангеля – более 500, у Колчака – несколько тысяч. В Сибири под общим руководством омского епископа Сильвестра (Ольшанский) созданы “полки Иисуса”, “ полки Богородицы”, возглавлявшиеся священниками. Подобные части действовали и на Юге» [361] . Все это не могло не способствовать дальнейшему расколу в российском обществе и эскалации гражданской войны. Борьба в рядах белых армий, получавших финансовую и военную поддержку стран Запада, едва ли могла служить доказательством «патриотизма» священства, избравшего такой путь противостояния большевизму. Участие представителей духовенства в контрреволюционных заговорах и антисоветской агитации заставляло коммунистическое руководство и органы ВЧК усилить репрессивные меры в отношении Церкви. Однако, зачастую преследованиям подвергались ни в чем не повинные лица духовного звания. Массовый характер носили убийства священников, реквизиция церковного имущества была возведена в ранг государственной политики. К 1922 г. было закрыто более двух третей из 1200 православных монастырей. В том же году, под предлогом получения средств для помощи голодающим, еще более широкий размах получила кампания по изъятию церковных ценностей. В мае 1922 г. Патриарх Тихон был заключен под арест. При поддержке советских властей широкое распространение получило движение «обновленцев», представленное священниками, выступавшими за радикальную реформу РПЦ, изменение в церковных обрядах и упразднение патриаршества. К 1923 г. «обновленцы» захватили многие православные приходы, 37 из 73 епархиальных архиереев подчинились обновленческому Высшему церковному управлению [362] .
361
Барсенков А. С., Вдовин А. И. История России. 1917–2007. С. 116. См. также: Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 655.
362
Там же. С. 181.