Русский патриотизм и советский социализм
Шрифт:
Органами цензуры запрещались и некоторые спектакли, поставленные по произведениям русской классической литературы. Их идейное и эстетическое содержание, «не соответствовавшее» новым культурно-политическим установкам, зачастую и определяло решение цензурных чиновников. Неудивительно, что творчество выдающегося поэта, прозаика и драматурга, певца русской «былинной старины» – графа А. К. Толстого едва ли могло быть приемлемым для людей, стремящихся навсегда с этой «стариной» покончить. В мае 1924 г. Циркуляром Главлита была запрещена постановка оперы «Князь Серебренный» по одноименному роману писателя. Свое решение цензоры мотивировали тем, что содержание оперы «является яркой агитацией в духе православия, самодержавия и народности». По мнению Главлита, образы царя Ивана Грозного, князей и бояр авторами либретто идеализировались, а «народ» был представлен безропотной массой, послушной воле благодетеля-монарха [317] . Драма «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого была охарактеризована Главреперткомом как сочинение «с оттенком либерального монархизма» и не рекомендовалась к постановке в деревне (как и другая пьеса писателя из его знаменитой «драматической трилогии» – «Смерть Иоанна Грозного»). «Царя Федора» в виде исключения было позволено ставить раз в месяц в одном из театров Москвы [318] .
317
Зеленов М. В. Аппарат ЦК РКП(б) – ВКП(б), цензура и историческая наука в 1920-е годы. Монография. Нижний Новгород, 2000. С. 354.
318
Там же. Примечательно, что у советских лидеров было иное отношение к творчеству писателя. Так, А. В. Луначарский в статье «О будущем Малого
Национальная патриотическая идея, противоположная по своей сути идее всемирного «наднационального» братства трудящихся, рассматривалась ревнителями «мировой революции» как контрреволюционная и едва ли не как главная идеологическая угроза осуществлению глобального коммунистического проекта. В своей статье о патриотизме, опубликованной в «Энциклопедии государства и права» (1927 г.), один из ведущих разработчиков советского законодательства, председатель Верховного суда РСФСР П. И. Стучка подчеркивал: «В наше время П (патриотизм – А. К.) играет роль наиболее реакционной идеологии, которая призвана обосновывать империалистическое хищничество и заглушать классовое сознание пролетариата, ставя непереходимые границы его освободительной борьбе» [319] .
319
Цит. по: Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956 гг.). М., 2009. С. 26.
В своем выступлении на I Всесоюзном учительском съезде в январе 1925 г. А. В. Луначарский утверждал, что «идея патриотизма – идея насквозь лживая». По его мнению, в патриотической пропаганде были заинтересованы только представители низвергнутых имущих классов, для которых «задача патриотизма заключалась в том, чтобы внушить крестьянскому парнишке или молодому рабочему любовь к “родине”, заставить любить своих хищников» [320] . Обращаясь к учителям, нарком просвещения задавался вопросом: «Что такое в самом деле родина при капиталистическом строе, что такое каждая отдельная страна, держава?». И отвечал на него, убеждая делегатов съезда в условности существования национальных государств и национального гражданства: «Очень редко вы найдете такую страну, в которой случайно граница ее совпадает с границами расселения данного народа. В огромном большинстве случаев вы имеете державы, подданные которых в демократической стране прикрыты лживым термином “граждане” – люди различных национальностей» [321] . Поскольку такое «гражданство» и такой буржуазный «патриотизм», по мнению Луначарского, стремительно «разлагаются» под воздействием мировых революционных процессов, докладчик призвал советское учительство воспитывать детей в сугубо интернациональном, «общечеловеческом» духе: «Воспитывать нужно человека, которому ничто человеческое не было бы чуждо, для которого каждый человек, к какой бы нации он ни принадлежал, есть брат, который абсолютно одинаково любит каждую сажень нашего общего земного шара, и который, когда у него есть пристрастие к русскому лицу, к русской речи, к русской природе, понимает, что это – иррациональное пристрастие» [322] . По сути, в этих словах звучал призыв к индифферентному и даже космополитическому отношению к родной земле и культуре своего народа. Своему негативному восприятию патриотической идеи А. В. Луначарский оставался верен и в последующие годы. Так, в лекции, прочитанной им перед ленинградской аудиторией 23 мая 1928 г., нарком прямо заявлял: «Мы не нуждаемся ни в каком патриотизме». Только всемирное государство трудящихся сможет обеспечить достойную жизнь многонациональному пролетариату, поскольку он, по мнению Луначарского, «не чувствует себя гражданином определенной страны…, является интернационалистом» [323] .
320
Луначарский А. В. Задачи просвещения в системе советского строительства: Доклад на I Всесоюзном учительском съезде. М., 1925. С. 93–94.
321
Там же. С. 10.
322
Там же. С. 6–7.
323
Цит. по: Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике. XX век. С. 113.
Еще более непримиримую позицию по отношению к идее патриотизма занимал заместитель Луначарского по Наркомпроссу – известный историк-марксист М. Н. Покровский, возглавлявший в 1920-е-начале 1930-х гг. советскую историческую науку. По его мнению, патриотическим чувствам подвержены, главным образом, мещане и представители мелкой буржуазии, капиталистам и тем более интернациональным пролетарским массам патриотизм чужд. Если первые рассматривали территорию своей экономической деятельности лишь как место для извлечения прибыли, то вторые, подвергавшиеся эксплуатации и насилию, относились к своему государству как к «отечеству-тюрьме». Как отмечал Покровский в статье, посвященной десятилетию Октября, в Советском Союзе «болезнью» патриотизма «вместо миллионов, как это было в Западной Европе, вместо сотен тысяч, как это было у нас в начале 1917 года, хворают только единицы» [324] . Само название «Россия», по мнению историка, нужно писать в кавычках, поскольку «”Российская империя” вовсе не была национальным русским государством. Это было собрание нескольких десятков народов…, объединенных только общей эксплуатацией со стороны помещичьей верхушки, и объединенных притом при помощи грубейшего насилия» [325] .
324
Покровский М. Н. Избранные произведения: В 4 кн. М., 1967. Кн.4. С. 102.
325
Там же. С. 129–130.
В соответствии с такой интерпретацией понятий «Россия», «отечество», «патриотизм» необходимо было предложить советскому обществу новую, основанную на «классовой теории» трактовку событий дореволюционного прошлого, диаметрально противоположную прежнему официальному истолкованию русской истории. При этом само понятие «русская история» подлежало осуждению как «контрреволюционное» и исключению из научного лексикона. В своем выступлении на конференции историков-марксистов (1930 г.) М. Н. Покровский подчеркивал: «Мы поняли, – чуть-чуть поздно – что термин “русская история” есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и “единой и неделимой”» [326] . Историческая роль русского народа на протяжении столетий сводилась к «угнетению» «порабощенных» им национальностей и слепому следованию «шовинистической» политике правящей власти. На той же конференции Покровский без обиняков заявлял: «В прошлом мы русские были величайшие из грабителей, каких можно себе представить» [327] . Такая интерпретация российской истории получила свое законченное выражение еще за десятилетие до этого выступления Покровского – в его известной работе «Русская история в самом сжатом очерке» (М., 1920–1923). Изданная при непосредственной поддержке В. И. Ленина книга должна была стать не только обобщающим «марксистским» исследованием по русской истории, но и идеологическим пособием для широких масс населения. Книга выдержала 10 изданий при жизни М. Н. Покровского (он умер в 1932 г.) и переиздавалась в послесталинские советские десятилетия.
326
Труды Первой Всесоюзной конференции историков-марксистов. М., 1930. С. 495.
327
Там же. С. 494.
Рассматривая события российской истории сквозь призму вульгарного социологизма и до крайности упрощенного «классового подхода», М. Н. Покровский стремился представить читателю тысячелетнее прошлое русского народа в негативных тонах (определенное исключение было сделано лишь для представителей освободительного и революционного движения). Так, полемизируя с дореволюционными историками-противниками т. н. «норманской теории», он подчеркивал, что эти ученые оспаривали главенствующую роль иноземцев-варягов в образовании Древнерусского государства «из соображений патриотических, т. е. националистических:
328
Покровский М. Н. Избранные произведения. Кн.3. С. 28.
329
Там же. С. 65.
330
Там же. С. 73.
331
Там же. С. 113.
332
Там же. С. 339.
В книге фактически ничего не говорилось о развитии культуры русского народа и других народов страны. Впрочем, художественной и исторической литературе, как неотъемлемой составляющей русской культурной жизни последних двух столетий, ведущий советский историк-марксист уделил внимание в других публикациях. Русская литературная классика и историческая наука (прежде всего, представители «государственной школы» С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин и В. О. Ключевский) были представлены как выражение буржуазной «великодержавности» и национализма. В своем предисловии к сборнику «Русская историческая литература в классовом освещении» (1927 г.) М. Н. Покровский утверждал, что «русская литература (имеется в виду историческая – А. К.), как и вся русская классическая литература, насквозь великодержавна. И великодержавие ее чрезвычайно характерно для националистической политики» [333] . Все это, по мнению ученого, было обусловлено тем, что «русский промышленный капитализм складывался около Москвы – великорусского центра, и московский отпечаток чрезвычайно резко лежит на всей его политике. Отсюда прежде всего великодержавность этой литературы» [334] . Как можно понять из этих строк, Покровский определял все многообразие русской национальной культуры и отечественной исторической науки особенностями развития торгово-промышленного капитализма в России XVII–XIX вв.
333
Цит. по: Юрганов А. Л. Русское национальное государство: Жизненный мир историков эпохи сталинизма. М., 2011. С. 33–34.
334
Там же. С. 34.
Возвращаясь к главному популярному сочинению ученого – «Русской истории в самом сжатом очерке», стоит отметить, что оно не было учебником и не предназначалось для преподавания в школах и университетах (хотя и являлось своеобразным идеологическим «ответом» на учебники Д. И. Иловайского – наиболее популярным пособиям по отечественной истории в дореволюционных гимназиях), а скорее представляло собой пропагандистский документ. Более того, во многом благодаря усилиям М. Н. Покровского и его сторонников в 1922–1923 гг. преподавание курса истории в государственной общеобразовательной школе было прекращено [335] .
335
См.: Фохт А. В. Ошибки М. Н. Покровского в вопросах преподавания истории // Против антимарксистской концепции М. Н. Покровского. Сборник статей. М.; Л., 1940. Ч.2. С. 487.
Пример борьбы с «великорусским шовинизмом» и ревизии дореволюционного прошлого, поданный московскими историками-марксистами, оказался заразительным и для их коллег в национальных республиках. В обстоятельном исследовании российского историка A. Л. Юрганова, посвященном генезису понятия «русское национальное государство» в советской историографии 1920–1950-х гг., приводится примечательный документ. 6–7 ноября 1930 г. фракция Всеукраинского пленума Совета украинского Общества историков-марксистов приняла резолюцию, в которой содержалась резкая критика московского Общества историков, возглавляемого М. Н. Покровским. Наряду с «напоминанием» о том, что сочинения дореволюционных русских историков-классиков (Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, B. О. Ключевского, С. Ф. Платонова) были «насыщены великодержавной идеологией «единой неделимой России»», в документе подчеркивалось, что унаследованные от прошлого идеи великодержавия по отношению к украинской истории «нашли свое отражение… также в работах отдельных историков-марксистов». Не называя имен и работ этих «отдельных историков», авторы резолюции с возмущением констатировали, что «русская марксистская историо графия еще до сих пор не дала развернутой критики буржуазных великодержавных схем в отношении к истории Украины и тем самым не дала ответа на целый ряд важнейших вопросов взаимоотношений истории России и Украины». В заключении украинские историки конкретизировали свои требования к московским коллегам: «Фракция считает необходимым, чтобы руководящие представители русской марксистской историографии изложили свое понимание вопроса о самостоятельности истории Украины на всем протяжении исторического развития украинского народа» [336] . На очередном заседании московского Общества историков Покровский, слегка покритиковав своих украинских коллег за то, что они сами «не переварили многих не националистических, а великодержавных установок», в целом согласился с положением резолюции, в котором говорилось об отсутствии у русских историков-марксистов развернутой критики «националистически-великодержавных теорий», однако подчеркнул, что подобная критика должна проводиться в жестких рамках «классового подхода» [337] .
336
Юрганов А. Л. Русское национальное государство. С. 34–35.
337
Там же. С. 40, 43.
Ученики «школы Покровского» также внесли посильную лепту в развенчание дореволюционного прошлого России и героических страниц ее военной истории. М. В. Нечкина в своей статье, посвященной Отечественной войне 1812 г., утверждала, что нашествия Наполеона на Россию не было, а сама война с Францией была «затеяна русскими помещиками». Представляя французскую армию как прогрессивную политическую силу, Нечкина с сожалением отмечала, что «случайное» поражение французов в России было обусловлено тем, что «грандиозность задуманного Наполеоном плана превосходила возможности того времени». Всеобщий патриотический подъем в русском обществе отрицался. Партизанская борьба с захватчиками сводилась лишь к тому, что «вооруженные чем попало крестьяне» защищали от французских солдат свое имущество. Сам термин «Отечественная война», по мнению Нечкиной, нельзя считать правильным, поскольку он являлся официальным «русским националистическим названием войны, произошедшей в 1812 г.». Победа русского оружия над Наполеоном имела сугубо отрицательное значение, поскольку «явилась началом жесточайшей европейской реакции» [338] . Статья, опубликованная в Малой советской энциклопедии (издание 1928–1931 гг.), наглядно отражала господствующую в исторической и популярной литературе тенденцию к принижению и выставлению в сугубо негативном свете всего, что до недавнего времени являлось символами национальной гордости русского народа. В том же идеологическом ключе были написаны и другие статьи энциклопедии, посвященные деятелям русской истории [339] .
338
Нечкина М. «Отечественная» война // МСЭ. М., 1931. Т.6. Стб. 186–187.
339
См., например, статьи об Александре Невском (МСЭ. Т.1. Стб.216), Козьме Минине (Т.5. Стб.229), князе Дмитрии Пожарском (Т.6. Стб.651), Петре I (Т.6. Стб.447).