Русский преферанс
Шрифт:
Дети вообще любят наряжаться в чужое платье.
Иван Спиридонович и г-жа Хрюкченко сидели возле фортепиано в сладком бездействии.
Г-жа Хрюкченко в самом деле не дурна. У неё очень хорошенькая талия, маленькие пухленькие ручки, свежее живое личико и глазки, такие быстрые, такие насмешливые, что в состоянии растопить чьё бы то ни было сердце.
Г-жа Хрюкченко вздыхает и по временам томно взглядывает на своего соседа, который впился в неё нежным, огненным, замирающим взором и дрожит от полноты чувств.
— Ах!.. — произнесла
— Да-с!.. — отвечал Иван Спиридонович, вздохнув во всю грудь.
— Гогоша, перестань шалить, — продолжала Хрюкченко, заметив, что сын её затевает что-то над Иваном Спиридоновичем.
— Пусть его шалит, Вера Андреевна, — отвечал последней с нежностью, — он такой душка…
— Но смотрите, он накладёт вам в карман всякой всячины.
— Ничего, Вера Андреевна, пусть его забавляется… поди сюда, душенька… поцелуй меня… экий милашка… весь в мамашу.
Г-жа Хрюкченко покраснела и улыбнулась.
Гогоша в самом деле успел привязать что-то к пуговице Ивана Спиридоновича сзади его сюртука так ловко, что страстный обожатель и не заметил этого.
— Тс… что это?.. Ваш муж… — заметил Иван Спиридонович.
— И… не беспокойтесь, мой муж теперь ничего не слышит… Его из-за преферанса канатами не вытянешь… Слышите, в каком он восторге?..
В самом деле, в эту минуту голос Хрюкченко господствовал в гостиной.
— Ого-го! — кричал он. — Вот привалило, так привалило! Нуте-ка, что скажете, батюшка, Иван Крестьянович?
Хрюкченко был в восторге: к нему пришло девять в червях.
— Пошёл! — отвечал немец со своей обычной флегмой.
— А, теперь-то я вас урезоню, — возразил Хрюкченко, изо всех сил хлопая картами по столу. — А-та-та-та, а-та-та-та…
Иван Крестьянович шёл к явной гибели. Вдруг смертная бледность покрыла лицо Хрюкченко, поток весёлости его прервался; единственный глаз запрыгал и засветился, как у шакала; губы скривились; он сделал ренонс и растерял игру. Ревнивое ухо его услыхало, что в зале раздался поцелуй… поцелуй звонкий, сочный, неосторожный, который сквозь говор гостей, сквозь шелест карт и прибаутки Хрюкченко резко пронёсся по комнате.
Первое движение Хрюкченко было ужасно. Растерзанный двумя злейшими демонами — ревностью и тем, что потерял девять в червях, — он готовился одним прыжком перескочить в залу, но через мгновение переменил план и, как тигр, ступая тихо и осторожно, начал красться к дверям.
Беда грозила г-же Хрюкченко, если бы муж застал её в том положении и за тем сентиментальным разговором, который мы описали; но судьба бережёт своих любимцев… В ту минуту, когда Борис Борисович был в трёх шагах от места преступления, в зверинце раздался такой ужасный крик, что, кажется, потряслись стены дома, и Иван Спиридонович с Верой Андреевной, испуганные, явились в дверях гостиной.
Шум этот произошёл от следующего обстоятельства: степной помещик заспорил о чём-то с голландским петухом и схватил
79
Гнойная рана (фр. fontanelle). (Примеч. ред.)
Когда суматоха немножко успокоилась, Борис Борисович отозвал жену свою в сторону и сказал:
— Что это, сударыня, что здесь за поцелуи?..
— Ах, боже мой, как вам не стыдно, Борис Борисович?..
— Да… да… мне очень стыдно… отвечайте, что здесь за поцелуи, — перебил Хрюкченко, пожирая жену сверкающим глазом.
— Это Иван Спиридонович целовал Гогошу…
— А!.. Гогошу! Чёрт возьми! А позвольте узнать, отчего у вас красное пятно на щеке?..
— Побойтесь бога, не срамите себя-то по крайней мере…
— А позвольте узнать, отчего от вас пахнет сигарами, — продолжал Хрюкченко, возвышая голос и бросая на Ивана Спиридоновича бешеные взгляды.
Иван Спиридонович в продолжении этого разговора в сильной ажитации расхаживал по гостиной и не замечал, что сзади его сюртука что-то висело и болталось из стороны в сторону.
Немец-доктор первый заметил это обстоятельство. Находясь в самом весёлом расположении духа от того, что поцелуй Ивана Спиридоновича выручил его из беды, он пустился в остроты и сказал, нагнувшись к уху медведя:
— Посмотрите, милостива государ, какой беля штюкс бальтует на задни пугвошка Иван Спиридоновиш.
Медведь захохотал во всё горло и прокричал громовым голосом:
— Иван Спиридонович! Что это, батюшка, за драпировка развешана у вас по пуговицам-то?
Иван Спиридонович осматривался, не понимал ничего.
Между тем Вера Андреевна ушла в свою комнату плакать, а Хрюкченко, которому страх как хотелось придраться к Ивану Спиридоновичу, подошёл к нему и начал вместе с другими рассматривать болтавшуюся штуку, которая сначала показалась ему похожей на кисет.
Это в самом деле было какое-то вязание с кисточкой на конце.
— Ба, да это колпак! — вскрикнул вдруг Хрюкченко. — Что это? Каким образом? Откуда?
И между тем как Хрюкченко терялся в догадках, а Иван Спиридонович старался обратить в шутку это обстоятельство, все гости с хохотом обступили их.
— Да это мой колпак, — проговорил Хрюкченко, успев рассмотреть свою находку, — клянусь честью, мой! Это колпак, в котором я всегда сплю! Что за чудо?!
Чтобы убедиться ещё более, Хрюкченко надел колпак себе на голову.