Русский рай
Шрифт:
Сысой бывал в этих местах до основания миссии, видел их первозданными, населенными кочевыми индейцами, приветливыми и любопытными, не знавшими голода и других несчастий севера, он был наслышан о Сан-Габриэль от вездесущего Хлебникова и матросов, но не думал, что она так бедна. Церковью здесь был обыкновенный сарай в котором вместо органа стоял старенький клавесин. Падре был священником, музыкантом, управляющим, и певчим, и чтецом.
При миссии стояла ранчерия в виде индейской полуземлянки, крытой корой, небольшой дом падре и два рубленных по-русски – беглецов-выкрестов. Они не пытались скрыться при виде русского попа
– Чего он пятится? – спросил отец Марфу, кивнув на высокого юнца-индейца в драных штанах, едва висевших на его бедрах. Молодец лет пятнадцати пристально и тупо смотрел на его дочь выпуклыми, немигающими змеиными глазами.
Марфа спросила парня по-мивокски. Он что-то понял, поморщился, но взгляда не отвел и продолжал стоять, раздражая передовщика.
– Эй! – окликнул он мужика русского вида с выстриженной бородой.
Тот обернулся.
– Скажи лупоглазому, нехорошо так долго таращиться на гостей!
Мужик что-то проворковал. Парень шумно выдохнул воздух и вразвалочку пошел к ялику с неубранными веслами.
– Что за гусь? – насмешливо кивнул ему вслед Сысой.
– Новокрест Солано! – ответил выкрест, слегка смутился и скрылся за дверью дома, не приглашая к себе.
Кадьяки, делая вид, что ничего не вызывает их любопытства, ночевали под байдарой, Сысоя с дочкой пригласили в дом. Спал ли отец Иван или всю ночь провел в беседах с падре, этого его спутник так и не понял. Утром попу понадобилась Марфа. Он разговаривал с индейцами через толмачку и что-то записывал в тетрадь. Юнец Солано опять тупо таращился на Марфу с разинутым ртом. После полудня священник распрощался с монахом, выкресты от разговора и прощания с ним уклонились.
– Теперь миссия Сан-Солано! – объявил отец Иван. – Бывал? – спросил Сысоя.
– Нет! – Мотнул он бородой. – Но слышал! Хлебников сказывал, что там – падре мексиканец с такой рожей неудовольствия ко всему, что глядя на него, хочется удавиться. – Прости Господи! – покаянно перекрестился.
– Раз так, идем на Сан-Франциско! – Поп указал на другую сторону залива, где едва виднелся холмистый полуостров с крепостью.
– Прямиком что ли? – С недоумением взглянул на него Сысой.
– А что? Боишься? Наше дело правое, Господь не оставит!
– Может и не оставит, – растягивая слова, пробормотал передовщик, бросил скользящий взгляд на дочь и жестко отрезал: – Напрямик не пойду! Только возле берега к устью залива, а там переправимся на другую сторону.
– Боишься?! – укорил его отец Иван. – Крепкой веры не имеешь. А здешние миссионеры предпринимают путешествия по реке на гребных судах, сделанных в Россе, дабы обращать кочевников в христианство. Молодцы, ничего не скажешь!
– Река не море! – хмуро отговорился Сысой и про себя подумал, что рисковать Марфушкой не будет ни за какие уговоры и уверения.
Синие глаза священника блеснули холодом, он строго взглянул на передовщика, потом на видневшийся полуостров и согласился идти вдоль берега в обратную
Сысой стал подавать знаки. С борта узнали россовцев, сменили галс, приблизившись к шлюпке и сбросили часть парусов. Байдара подошла к бригу, приняла конец. Капитан узнал новоархангельского священника, взял его на борт. Сысой с гребцами некоторое время подождал, оставаясь в байдаре. Кадьяки уже не рвались на палубу плясать в честь встречи и ради угощения. Склонившись с фальшборта отец Иван махнул рукой и отпустил их в Росс. В миссию Сан-Франциско он оправился на бриге.
В Россе русские мастеровые и эскимосы торопливо достраивали церковь под началом Федора Свиньина. С виду церковный староста был совсем плох: тяжело дышал, быстро уставал, часто присаживался отдохнуть. Сысой положил обетное число поклонов на купол, над которым устанавливали крест, отчитался перед правителем конторы за вояж и вернулся в свой устроенный сарай при верфи.
Вскоре из Сан-Франциско вернулся бриг груженый пшеницей и солью, встал на рейде при неблагоприятном ветре, спустил с борта шлюпку. На ней вернулся в крепость новоархангельский священник.
– Не успели батюшка, – кланяясь и с извинениями кивая на церковь, оправдывался Свиньин. – С рассвета до темени работали. Недельку бы еще.
Прося благословения, высадившегося на сушу священника окружили служащие и партовщики
– Бриг ждать не будет! – густым голосом сказал поп и объявил: – Завтра освятим храм. Доделаете позже!
Бриг, поболтавшись на волнах, снялся с якоря и ушел в Малый Бодего. В Россе торопливо готовили для отправки на Ситху солонину, овощи и фрукты. Народ был занят неотложными делами оттого освящение сырой, нерасписанной церкви прошло без должного торжества. Немногим собравшимся, в том числе лютеранам-финнам, церковный староста раздал восковые свечи, которых было завезено с Ситхи три пуда и, облачившись, дьячил при отце Иване.
Сысой с дочерью стоял в первом ряду, думал, как трудно все дается на этой благодатной земле, как противилось правление Компании строительству церкви, даже часовня была срублена при Шелихове едва ли не самовольно. И все-таки россовцы добились своего. Через все препятствия, посылаемые Господом для испытания, вдруг еще оправдает Русская Калифорния надежды первых строителей. Сысой обвел взглядом собравшихся промышленных и креолов, надеясь увидеть кого-нибудь из стариков. Никого не было.
Бриг догрузили в Малом Бодего, затем на россовском рейде. На нем возвращались в Ново-Архангельск главный правитель колониальных владений и новоархангельский священник, объезжавший отдаленные отделы Компании. С ними ушли двое русских промышленных, выслуживших контракт. Один из них с тремя детьми, прижитыми от кадьячки, и с большим долгом перед Компанией. Сысой недорого купил у него избушку в русском посаде и продолжал с помощниками делать бот. Марфа с радостью и весельем хозяйки принялась наводить в жилье порядок.