Русский романтизм

Коллектив авторов

и оставшемуся „драмой для чтения".

2) Вольф. „Хроника", т. II, 68.

3) Мы найдем их и в повествовательной литературе, напр., хотя-бы в сти-

хотворной повести Е. Н. Шаховой „Гусар Затворник" (1839, см. ее „Повести

в стихах" СПБ 1842), где популярному романтическому сюжету придана раз-

вязка в стиле чувствительной эпохи.

4)

Таким образом, оба эти приема нельзя считать „типично Шиллеров-

скими". См. Яковлев, стр. 253 — 4.

монтова роль мстителя получила особую центральную разра-

ботку. Мотив ревности слабо намечен и в драме Дюканжа,

которая является вообще конгломератом всех популярных

в это время тем: Жорж, найдя в комнате Амалии шпагу,

которую забыл его коварный друг;—Вернер, обвиняет ее в из-

мене (д. II).

Арбенин выступает в о б р а з е з л о д е я , раскрывающемся

постепенно и достигающем своего апогея в последней сцене

IV действия. Этот мотив, являющийся основным слагаемым

сюжетного целого „Маскарада", сообщающий ему своеобраз-

ный колорит, всецело должен быть отнесен к традиции совре-

менной Лермонтову. Воцарился он на сцене вместе с „ужас-

ным жанром" после добродетельных персонажей Коцебу. Уто-

мление „Коцебятиной" чувствуется уже в 1812 году, периоди-

ческая печать в виде „Аглаи" отмечает ее „одностороннюю

чувствительность". Зритель менял свою физиономию и явля-

лась потребность в новом репертуаре Мелодраматический зло-

дей является особенно ярко на сцене Большого Театра в Пе-

тербурге в пьесе: „30 лет или Жизнь Игрока", в образе

Вернера — этого „адского духа", искушающего Жоржа и тол-

кающего его к целому ряду преступлений. (Лермонтов видел

ее в 1829 году, о чем пишет Шан-Гирей). Он развивает

у Жоржа страсть к игре, намеренно ведя его к гибели. Через

15. лет, явившись снова на пути бедного, униженного героя, он

советует ему убить путешественника, пришедшего в его хи-

жину и овладеть его деньгами. Жорж восклицает: „Замолчи,

адский дух, пришедший искушать меня в бедности и отчаянии.

Твой голос распаляет в сердце моем пламя злости: адский

огонь разлился по жилам моим" (III д.). Арбенин, конечно,

менее мелодраматичен, чем Вернер, у которого нет ни одной

положительной черты, но, зато у Лермонтова этот мотив раз-

двоился, и образ другого, правда, неясно намеченного, мел-

кого злодея, выступил в лице Казарина, который во 2-й сц.

II акта является в роли Вернера—искусителя,

соблазняющего

героя картинами прошлого, в результате чего Арбенин воскли-

цает: „Прочь добродетель, я тебя не знаю... и краткий наш

союз отныне разрыве ю", а Казарин заключает: „Теперь он

мой". Это напоминает сцены искушения у Дюканжа (в I д.,

в д. II и ^).Скоплением злодейств является главный герой

в драме „ У ж а с н ы й Э б е р г а р д т или хижина в л е с у",

сочинение М. Д., 1833 г. Он совершает ряд преступлений:

убивает свою сестру, предварительно обесчестив ее; для сво-

его спокойствия он хочет убить собственного сына. Он ста-

рается заглушить голос совести: „совесть, для чего ты дана

1) Игнатов, „Театр и Зрители", стр. 133.

человеку? О, змея грызет мое сердце! Кровь, кровь... уда-

лись"!.. „Что делать... я непременно должен умертвить своего

сына для спокойствия и благоденствия собственного. Но ах,

совесть, совесть, о, адская фурия"! и т. д.

Такой же злодей Гуго в трагедии Мюльнера: „Преступле-

ние" (перев. Хотянцевой 1833 г.), представленной на Алексан-

дринском театре 26 июля 1833 г. Он характеризует себя так:

„я смесь противных двух стихий, земля и небо, Бог и дьявол".

Он всегда мрачен, единственная его привязанность — жена

Эльвира: „она моя навеки, я братнею кровью купил ее у ада"

(V д.). Эльвира говорит о нем: „не правда ли, Гуго мой с днем

каждым все дичей, угрюмей... я, содрагаясь, упадаю к нему на

грудь, когда меня он с диким взглядом обнимает. Подчас

ужасен взгляд его, и мною избранный супруг, как хищный

зверь (I д.)". Все это еще раз очень напоминает Арбенина.

В душе Арбенина живут тоже две враждующих стихии. В Нине

он хотел найти свое счастье, и через нее снова „любить и ве-

ровать", осуществить небесные мечты, забыть свое „порочное

прошлое". О себе он говорит: „я молчалив, суров, угрюм".

Нина отмечает, что он—„всегда не в духе, смотрит грозно",

а Казарин, — что он „глядит ягненочком, а право тот же зверь".

Арбенин также считает Нину своею собственностью: „нет, лю-

дям я ее не уступлю". И сам заявляет, что он испытал „все

сладости порока и злодейства".

Злодей — в лице Рембо является в мелодраме Зотова

1819 г.: „Убийца и сирота" (он убивает своего друга, хочет

убить его сына, но причиной здесь не является женщина),

также — в драме Гюго: „ Анжело тиран Падуанский", где Гомодей