Русский романтизм

Коллектив авторов

две завязки, две развязки и две параллельных линии. Пере-

ходы от одной к другой случайны, внутренне не мотивиро-

ваны. В „Странном человеке" — та же параллельность двух

сюжетов, но все же эта драма является следующим этапом

в развитии мастерства поэта - драматурга, сознавая уже свои

недостатки он п ы т а е т с я с в я з а т ь оба действия. Семейная

драма вносится во 2-ю плоскость: Владимир рассказывает о своем

несчастьи Наташе,

об этом говорят в гостиной Загорской, слуга,

приходящий от матери, связывает сцену III и V. Правда,

связь эта чисто внешняя, но интересно отметить наличность

этих попыток. Наконец, обе линии связаны общей развязкой:

смерть Юрия мотивирована и в 1-й и 2-й плоскости, являясь

следствием проклятия отца и отвергнутой любви. Но драма

опять чрезвычайно слаба в смысле динамики действия, она

разворачивается статически, особенно в плоскости семейной

истории, страдает обилием вставных эпизодических сцен.

Например, вся 4-ая сцена: пирушка студентов, в 5-ой—эпизод

с мужиком, в 7-ой—разговор с поверенным, в 9-ой—разговор

старух, в 10-ой—разговор слуг. Это исключительное преобла-

дание диалогов имеет свое объяснение. В „Испанцах", где

заметно увлечение Л. „Эмилией Галотти" Лессинга и Шилле-

ровскими „Разбойниками" *) использована в изобилии моно-

л о г и ч е с к а я форма, в драме „Menschen und Leidenschaften",

написанной в том же году, Юрий также произносит длиннейшие

тирады. Но в „Странном человеке", созданном через год, не-

смотря на то, что герой Владимир вспоминает „Коварство и Лю-

бовь" Шиллера2), видны следы Грибоедрвской школы. Лермонтов

в п е р в ы е выводит вслед за ним на сцену светское общество

(4 раза). Он увлечен д и а л о г о м и злоупотребляет этим

увлечением; монологи сократились, зато появилось много

вводных массовых сцен, где действующие лица без конца

разговаривают. Поэту не удается еще овладев но^ым приемом,

подчинив эти диалоги основной линии действия. Следы Гри-

боедова в драме легко отыскать. Владимир — a la Чацкий

произносит обличительные тирады против общества, он пере-

фразирует слова последнего: „со мной случится скоро горе,—

не от ума, но от глупости" 3), в числе гостей, бывших у графа

называют „Чацкого"4) разговор старух о турках — снимок

с Грибоедова б).

Таким образом, три года, отделяющие „Маскарад" от юно-

шеских опытов, прошли для Лермонтова недаром. Он овла-

На это неоднократно указывали исследователи Л.: В и с к о в а т о в,

К о т л я

р е в с к и й , вслед за ними Яковлев. Совершенно неубедительно

доказательство последнего, что о с н о в н ы м источником „Испанцев"

является „Дон-Карлос" Шиллера (ст. 80). Указание, что „К. и Ф. одинаково

убегают в бешенстве", что свидание К. с королевой и Ф. с Эмилией—„нару-

шается" — слишком общие места. Сближение бесед Альварца с Ф. и ко-

роля с К., имеющих совершенно различное содержание и композиционное

значение, вызывает недоумение. Почему сцену убийства Эмилии надо счи-

тать »навеянной сценой убийства маркиза14, которая имеет совершенно другие

основания и обстановку? И т. д.

2) Собр, соч. Лермонтова. Ак. изд., т. III, стр. 171.

3) Стр. 158.

4) Стр. 154.

5) Ряд других примеров в книге Яковлева, гл. VI.

дел техникой драмы, исправив ряд своих недостатков: исчезла

параллельность действий, логические мотивировки явились

на место случайных переходов, динамика — на место статики,

эпизоды, вставки устранились (кроме появления баронессы

во II д. 3 сц., оправдывающего себя напряженностью, ко-

торую оно вызывает). Крайности в употреблении монологов

и диалогов здесь обойдены, Л. владеет обоими приемами,

Общим с юношескими драмами осталось центральное поло-'

жение героя, но это нисколько не заслонило других действую-

щих лиц и не помешало развитию основного действия. Сохра-

нился также способ расположения главных персонажей. Это

прием п р о т и в о с т а в л е н и я . Пылкий, честный Фернандо

имеет своего нравственного антипода в Соррини. Страдающий

и философствующий Юрий—в лице легкомысленного Заруц-

кого, Владимир — в Белинском, Арбенин — в князе Звездиче

(намечающемся „герое нашего времени"). Также расположены

героини: Эмилия и донна Мария, Любовь и Элиза, Наташа

и Софья, Нина и баронесса Штраль. Кроме того, героиня

п р о т и в о п о л а г а е т с я герою (нежная Эмилия — и пылкий

Фернандо) и это противопоставление в „Маскараде" выро-

стает до полной а н т и т е з ы : Арбенин — „зверь", „чорт",

Нина — „прекрасное, нежное создание", (антитеза, знакомая Л.

по „Демону") примиряющее его с жизнью. Арбенин одинок, все