Русский романтизм

Коллектив авторов

„страстного, до безмолвия страстного блаженства", а незна-

комец „глядел на нее смело и весело и, сколько я мог заме-

тить, не без тайной гордости любовался ею. Он любовался

ею, злодей, и был очень собою доволен и не довольно тронут,

не довольно умилен, именно умилен" (стр. 253). Переход от

первого портрета героини ко второму обнаруживает нароста-

ние

и усиление в ней чувства любви, а портрет незнакомца,

в котором подчеркнуты недостаточная умиленность воз-

любленною и самодовольство, помещенный рядом с портретом

героини, уже заключает намек на развязку любовного действия,

которая тоже дана в портретной форме. Наблюдая за героиней

на маскараде, рассказчик отмечает ее позу, в которой „было

что то до того безнадежно-горестное" (стр. 265), „протянув

голову и уронив обе руки на колени, сидела она равнодушно

и небрежно" (стр. 269).

А за портретом незнакомки следует портрет незнакомца,

и это следование устанавливает определенные между ними от-

ношения. „Я узнал его тотчас: он почти не изменился. Также

красиво вился его русый ус, такой же спокойной и самоуве-

ренной веселостью светились его карие глаза... Поровнявшись

с нами..., он прищурился, и чуть заметная, но нестерпимо

дерзкая усмешка шевельнула его губы" (стр. 269—70).

Такая свернутая сюжетная форма не была чем то новым

в „Трех встречах". Мы находим ее еще в „Записках охот-

ника". Так, сюжет „Свидания" имеет еще более эмбриональ-

ный характер: в раскрытии сюжетного действия выдвинут

один момент — развязка, при чем портрет и диалог*— средство

его оформления; читатель, исходя из развязки, может восста-

новить все предшествующее действие—всю несложную любов-

ную историю Акулины и Виктора. В рассказе „Мой сосед

Радилов" подобная же свернутая сюжетная форма. Намеки на

Цитаты из „Трех встреч" приводятся по изд. Маркса.

1361

отношения Радилова и Ольги даны в портретах отчасти Ра-

дилова, а главным образом Ольги. „Она глядела

спокойно и

равнодушно, как человек, который отдыхает от большого

счастья или большой тревоги" (стр. 56). Значительным пока-

залось рассказчику выражение ее лица, когда Радилов заго-

ворил о своей покойной жене. „Ввек мне не забыть выраже-

ния ее лица" (стр. 5?), замечает он, и выражение это стано-

вится ему понятным лишь после того, как он узнает, что Ра-

дилов уехал со своей золовкой...

Форма Если портретная форма развертывания сю-

портрета жета объясняется тем, что между читателем и

героями рассказа стоит рассказчик, сообщающий лишь то, что

находится в поле его наблюдений, то и самая манера портрета,

которой пользуется Тургенев, строя сюжетное действие,

обусловлена рассказом от первого лица.

Портреты „Трех встреч" — эмоционально-психологические.

Психологизм их в том, что отмечаются не физические черты

внешности, их очень немного, а выражение лица, по которому

рассказчик, а вместе с ним и читатель, судит о развитии

страсти. Стыдливая нега в склонении стана незнакомки,

ласка—в ее голосе, в торопливом звонком шопоте во время

встречи в Сорренто; страстное блаженство, под бременем

которого склонилась она при второй встрече, и „что то до тога

безнадежно-горестное" в позе на маскараде — вот те детали,

которые отмечаются рассказчиком во внешности героини.

Самодовольство, недостаточная умиленность незнакомца, когда

его видит рассказчик вместе с героиней; самоуверенность

и дерзкая усмешка, когда он на маскараде узнает ее под до-

мино,—вот что привлекает внимание рассказчика в портрете

героя.

Женский портрет „Трех встреч14 заключает много характер-

ных для Тургенева черточек, которые он обычно вводит

в образ женщины, охваченной страстью. Героиню „Трех

встреч" он дважды показывает в окне, подобно Варе („Андрей