Русский щит. Роман-хроника
Шрифт:
С утра до позднего вечера владимирские ремесленники — кузнецы, кожевники, гончары, седельники, бочары, плотники, ювелиры — вышагивали рядами под оклики воинских умельцев-дружинников. Дружинники заходились криком, глядя на изогнутые дугой ряды. Иные посадские и копья держать не умели, тыкали туда-сюда, как бабы ухватом. Нелегкое это дело — ратное ученье!
Посадский староста Иван Комега сбился с ног: накормить нужно этакую прорву народа, обуть, каждому дать копье и щит, на худой конец — хотя бы рогатину. Хорошо хоть боярина Ивана Федоровича, опытного воеводу, на посад прислали,
Круто взялся Иван Федорович за поручение большого воеводы, деловито. Все ополченцы были разбиты на десятки и сотни, каждому десятку указано место на стене, где нести караул и подновлять укрепления. Много времени боярин проводил на площади, где шли ученья. Легко, будто играючи, показывал копейный бой. Подсказывал:
— Если сбоку от тебя конный — нацеливай копье под щит, в живот, где доспеха нет. Если прямо на тебя наезжает татарин и достать его из-за конской головы неможно — упри копье древком в землю, вали вместе с конем. Без коня степняк слаб, бери его голыми руками…
Посадские старались до седьмого пота, к вечеру валились с ног от усталости, одолевая воинское уменье. На глазах сколачивалось войско.
Рассказывая старосте Комеге о воинском ученье, Иван Федорович шутил:
— Через месяц будет у тебя, староста, не посад, а дружина. Так приохочу людей к ратному делу, что с посада сбегут, в воины запишутся. Придется тебе, староста, в воеводы проситься!
Комега пожимал плечами, отвечал неопределенно:
— Дай-то бог… Ратная наука по нынешним тревожным временам всем нужна… Да и будет ли месяц, что тебе надобен?
Иван Федорович помрачнел. Месяца, наверно, татары ему не дадут. А пока далеко еще посадским ополченцам до настоящих дружинников. Сердцем храбры, умереть за Русь готовы, но уменья — мало…
Только из кузнецов — могутных, налитых здоровой силой, сноровистых мужиков — уже сбил Иван Федорович настоящую дружину. Правдами и неправдами достал для них у большого воеводы дружинные доспехи — кольчуги, щиты, островерхие шлемы. Мечи кузнецы отковали сами, кому какой по руке. Старшим над ними Иван Федорович поставил суздальца Глеба, своего доверенного дружинника, опытного и храброго воина. Глеб с утра уводил кузнецов на Раменское поле, устраивал потешные бои. Воеводе рассказывал, что удар у кузнецов злой, тяжелый, ни один доспех такого удара не выдержит. Иван Федорович заранее решил, что в осаде кузнецы будут при нем. В случае чего, две сотни таких молодцов многое смогут сделать!
Февраля в первый день был объявлен смотр всему посадскому воинству. Ополченцы вытянулись в линию через всю торговую площадь, от Воздвиженской-на-Торгу церкви до Рождественского монастыря.
Под колокольный звон из Детинца выехали князь Всеволод, большой воевода Петр Ослядюкович, полковые воеводы, бояре. Зарябило в глазах от блеска доспехов и дорогого оружия, цветных плащей, богатого убранства коней.
Посадский строй был молчалив и строг. Бурые полушубки, домотканые порты, заправленные в высокие сапоги из сыромятной кожи, бараньи и беличьи шапки. Кое у кого — щиты, обтянутые кожей, перекрещенные для прочности медными полосками, совсем
Князь Всеволод отметил и плохое оружие, и невоинское обличье посадских ополченцев. Усмехнулся презрительно, бросил упрек Ивану Федоровичу:
— С этими, что ли, гончарами да кожевниками царя Батыгу побить думаешь? По лавкам бы им сидеть, по мастеровым избам. Мужичьё!
Понравились князю только кузнецы. Всеволод обласкал Глеба, которого подозвал к нему Иван Федорович, обещал дружиннику после осады воеводский чин. Обходя строй кузнецов, Всеволод весело приговаривал:
— Добрый молодец, добрый! Быть тебе дружинником!
И Ивану Федоровичу на прощанье сказал ласково:
— Не обижайся, боярин! Сам понимаю, как трудно из черных людей сколотить войско. Свое дело ты делаешь с раденьем, и на том спасибо. Все стены посада — и с Лыбеди, и с Клязьмы — отдаю под твою защиту. Стой со своим посадским воинством насмерть!
Большой воевода Петр Ослядюкович посоветовал:
— Завтра же выводи ратников на стены. Пусть там и ночуют, привыкают к месту. — И, склонившись к самому уху боярина, прошептал: — Близко татары, со дня на день ждем…
Встревоженный словами большого воеводы, Иван Федорович не стал дожидаться утра. Прямо с торговой площади ратников повели на стены. Сотники показывали, где ставить людей, проверяли, не осталось ли незащищенных мест. Ополченцы собирали котомки с харчами, прощались с домашними. Хоть и рядом с избой городская стена, но доступа на нее женам и ребятишкам не было. Об этом десятники предупредили строго-настрого. Только в обед велено было бабам приносить ратникам горячее варево, а в остальное время — ни-ни!
Ратники сумерничали у бойниц, негромко разговаривали Старики наставляли молодых, для которых эта осада будет первой:
— Зазря не любопытствуй, из бойницы голову не показывай. Дурную голову стрела любит. Не суетись, сиди тихохонько, будто нет тебя. А покажется татарин над стеной — тут не мешкай, сшибай его копьем, пока ему биться несподручно. Товарищу помогай, товарищ тебе тоже в беде поможет…
Посад готовился к смертному бою…
Иное было в боярских хоромах Нового города. В ту самую ночь, когда посадские ратники готовились выйти на стены и бабы, глотая слезы, доставали со дна сундуков ненадеванные смертные рубахи, в горнице суздальского боярина Ондрея Федоровича Голтяева собрались бояре-вотчинники. Все тут были свои, говорили не таясь.
Не об обороне города говорили, а о том, как самим спастись, как уберечь богатство. Чай, не смерды-лапотники, которым и смерть не страшна! Жили ведь крепко, сытно, празднично — от такой ли жизни смерть искать?!
— Нашествие иноплеменное — это для кого как, — рассуждал громогласно боярин Ондрей. — Может, плохо, а может — и не очень. Подрежет сабелька татарская князю Юрью крылышки, а то много силы забрал, бояре для него служебниками стали, а не слугами вольными, как в прошлые времена! Опасно, конечно, но и нашествие избыть можно, если разумно поступать…