Русский синдикат
Шрифт:
— А если бы, братуха, представить, что государство нормальное, честное, люди у власти стоят порядочные да человеки добрые, что бы тогда? Был бы ты преступником? — Эдик вопросительно посмотрел на Феликса.
— Хочешь честно, братан, так изволь. — Феликс посмотрел в глаза законнику. — Тогда, братуха Эдик, я преступником бы НЕ БЫЛ. Если ты меня правильно поймешь, а человек ты умный и опытный, то не осудишь.
— Да нет, о чем ты. Я что, гад какой-нибудь, что ли, чтобы человека за душевную правду осудить. И по большому счету, хоть я вор и обязан полностью идею воровскую
— Да, время вносит свои коррективы, тут уж ничего не поделаешь, — согласно кивнул Феликс.
— Ну а в общем-то, брат, как ты думаешь, может ли в жизни что измениться? В обществе, я имею в виду?
— Не знаю, старик. В утопии мне с трудом верится, тем более лживые чиновники не только у нас правят, а буквально во всем мире. И в Европе, и здесь, в Америке, так что быть мне преступником по жизни и во веки веков. Такова уж, видно, моя доля.
— Ну а лет через сто, как ты думаешь, возможны перемены?
— Не знаю, не знаю, брат мой старший. Но как-то года три назад имел я разговор с одним умнейшим человеком. Интересные он идеи выдвинул, простые, как все гениальное.
— Расскажи.
— Ну что, братуха, изволь. Только история не коротая.
— Так мы и не торопимся, вся ночь впереди.
— Тогда слушай… Дело было так…
Сакральная истина
Три года назад поехал я на зону близкого из моей бригады проведать, Крымом его кличут. Ну, ты сам знаешь, навестить, грев передать… Парняга достойный, ему еще пару лет чалиться.
Так вот. В одном из кабаков, эдак лет пять назад, мои пацаны с какими-то беспредельщиками повздорили. Наших было четверо, а их целая шобла. Мои парняги — бойцы разудалые, покромсали этих мудил, да ненароком вошли в кураж и малость перестарались. Одному челюсть свернули, двоим ребра переломали, а Крым вообще отличился — одному из них вилку в задницу вогнал. Хай не лезут!
Все бы ничего, да только эти беспредельщики мусорами оказались. Вычислить им удалось одного Крыма. По глупости своей на следующий день зашел он в кабак расплатиться, так сказать, за причиненный ущерб. Вот ему за добрый поступок и подфартило. Приняли его там омоновцы под белые рученьки и в отделение.
Как уж его там бедолагу ломали — один бог знает. Живого места на нем не было. Только он не раскололся. Никого из своих товарищей не выдал. И пошел родимый за «паровоза». Как мы его откупить ни пытались, сколько капусты ни втюхивали, все бесполезно. Мент, которому он вилку в задницу засунул, оказывается, нехилую должность занимал да помимо этого еще племянником замминистра был, так что отыграться на нем он решил по полной программе. Сколько мы ни подмазывали, выдернуть братуху не удавалось.
Более того, мент и дальше решил его в покое не оставлять. Задумал Крыма на красную зону отправить, но тут уж мы много капусты зарядили. И когда
Так вот на эту зону годика три назад я и ездил его проведать. Когда мы туда приехали, нам толковую свиданку организовали. Грев братве перекинули, вся зона кайфовала. Даже девку удалось Крыму подсуетить. Парняга оторвался вовсю.
Пообщавшись с Крымом, я встретился с Гурамом, с ним побеседовал. Привет и грев от его близких передал, да от себя кое-чем побаловал.
Короче, выполнив свою миссию на все сто, решил в церковь сходить. Тут как раз на вольном поселении, рядом с зоной, хорошую церковь построили, чтобы было где люду отсидевшему перед Богом свои грехи замаливать. Доброе дело, правильное. Красивый храм отгрохали. Огромный сруб из сосновых бревен, весь резной, свежим хвойным деревом пахнет. Над ним зоновские умельцы трудились, у них руки золотые, да и с душой к этому делу подошли. Красотища, как в Кижах.
Зашел я в храм, тройным крестом себя освятил, свечи к иконкам поставил, а тут и вечерняя служба началась. Вышел батюшка молитву читать, статный такой старик, борода седая длинная, и что-то мне в его внешности показалось до боли знакомым. Вот только одного не мог понять, где я с ним раньше встречался? А когда он псалмы начал читать, тут я его голос услышал. Сомнений быть не могло, и этот звучный баритон мне откуда-то знаком. Где? Когда? Чутье подсказывало, что знал я этого человека лет эдак десять-пятнадцать назад. Но при каких обстоятельствах? В какой ситуации?
Чем больше я всматривался в батюшку, чем дольше слушал его чтение, тем яснее осознавал, что раньше мы встречались.
Когда служба окончилась, я подошел к священнику и вежливо обратился:
— Батюшка. Я приехал издалека, в этих местах никогда не бывал, но меня не покидает ощущение, что мы с вами уже когда-то встречались. Вы не могли бы…
Священник внимательно вгляделся в мое лицо:
— Феликс… Феликс Ларин… Неужели ты?!
И тут на меня снизошло озарение. Не может быть! Я узнал этого человека. Это, несомненно, был он. Те же глаза, тот же тонкий нос, тот же голос… Я был потрясен до глубины души и ошалевшими глазами смотрел на священнослужителя.
— Григорий Матвеевич! Неужели это вы! Вы! Здесь!
Да, передо мной стоял Григорий Матвеевич Соломин — профессор, доктор наук, декан философского факультета Ростовского государственного университета.
В мои студенческие годы он возглавлял кафедру психологии. Это была неординарная, выдающаяся личность. Грамотный, талантливый человек, большой специалист, он умел просто разъяснить студентам самый наисложнейший материал. Многие пророчили ему Академию наук, звание академика и большую должность в Москве. Но он любил работать с молодежью и был далек от карьеризма.