Русский спецназ. Трилогия
Шрифт:
– Вы находите?
– Конечно.
– Мне так не кажется. А с этим что делать? – Он показал на шлем, который держал под мышкой.
– Дайте мне. Я вам помогу. И нагнитесь немного. Нет, не на колени. Делать из вас рыцаря я не собираюсь. У меня и меча-то нет, чтобы по плечу лезвием похлопать. Но шлем на голову водрузить смогу.
Томчин стал приворачивать шлем к воротнику.
– Кстати, – вновь заговорил он, – а почему бы и нет. Может, нам ввести сцену, где пилота приглашают в Императорский дворец и там государь посвящает его в покорители
– Да и верительные грамоты, чтобы государь пилоту дал о том, что все земли, которые он откроет, присоединяются к Российской империи, – вставил Шешель.
– Это вы хватили. Те земли, где вы окажетесь… э… Земли? На Луне? – Он уставился на Шагрея, видимо, прося о помощи, как разобраться в этом словесном казусе, но, не получив ответа, быстро продолжил: – Все это давно уже открыто. В телескопы.
– А обратная сторона Луны остается неисследованной, – сказал Шагрей, чем ввел Томчина в некие сомнения, – да и одно дело увидеть, а другое – ступить.
– Не будем углубляться в эту тему, – волевым решением завершил спор Томчин.
– Я похож на клоуна, – сказал Шешель.
– Что вы. Вы похожи на покорителя межпланетного пространства. Я понимаю, вас смущают эти морщины на костюме. Вы думаете, что мы, мягко говоря, с размером прогадали. Вот и нет. Морщины разгладятся, когда мы костюм надуем.
– Надуем? – Голос у Шешеля стал глуше, когда на него надели шлем и завернули его до упора. В шлем набралась пыль, и Шешель чувствовал себя очень неудобно.
– Именно. Вот для чего нам нужен насос.
– Я думал, что насос нужен, чтоб в шлем воздух подавать. Дышать тяжело. А теперь выходит, что и ракета не понадобится. Вы накачаете меня гелием, и я полечу к Луне, как воздушный шар?
– Александр Иванович, не считайте меня таким уж дилетантом. Это, простите, фантасты прошлых веков писали в своих романах, что к Луне на воздушном шаре долететь можно. Я на этот счет не заблуждаюсь Воздух в скафандре необходим, чтобы компенсировать давление, возникшее при старте ракеты. Лучше вообще было бы заполнить капсулу водой. Кстати, в следующих эпизодах мы именно так будем имитировать состояние невесомости. Снимать придется в бассейне. Вы плавать умеете?
– Умею.
– А даже если бы и не умели. Костюм герметичен. Не утонете. И вас постоянно будут страховать техники. У меня их целый штат. Ох и велики же затраты на этот фильм. Ну да ладно. Идемте. Все уже готово.
«Сколько я еще протяну в этой клетке?» Дышать становилось все труднее. Но Томчин сказал, что за Шешелем следит целый штат техников, когда они увидят, что пилот задыхается, шлем с него снимут.
Все техники носили синие комбинезоны. Двое из их опустили капсулу, открыли ее, будто орех разбили, но выломанный кусок оказался с ровными краями, точно его выпиливали.
Томчин, заметив, что Шешель тяжело передвигается, подозвал помощников, те подставили пилоту свои плечи и потащили его как парализованного. Он не поспевал за ними. Ноги у него быстро заплелись и безжизненно
«Никак от страха напился почти до бесчувствия», – примерно такие мысли читались на лицах техников, работающих с люлькой, но вслух они сказали:
– Милости просим.
– Спасибо, – ответил им Шешель, но не был уверен, что техники услышали его. Он и сам плохо расслышал, что они сказали ему. Скорее по движению губ догадался. А если он ошибся?
Внутри люлька оказалась очень мягкой и удобной, но сидеть в ней было нельзя, а только лежать с полусогнутыми ногами, лицом вверх.
«Такие бы кресла в кабину аэроплана. Тогда несколько часов за штурвалом не показались бы пыткой. После нее ломит все тело. Так и пролежни заполучишь».
Его пристегнули к люльке ремнями, потом что-то подключили к нему, воткнули в бок костюма, но он уже не мог вертеть головой. Он почувствовал, что ткань костюма начала расправляться. Ему показалось, что он слышит, как туда закачивается воздух и свистит, как ветер в ушах.
«Как в гроб кладут», – посетила Шешеля еще одна мысль, когда техники стали закрывать капсулу, прилаживая к ней крышку. Часть ее была прозрачной. Шешель видел, как техники заворачивают болты, точно гвозди в гроб вгоняют. «Потом вышвырнут в космос. Зачем мертвых на корабле держать. Хм», – эта мысль навела его на раздумья.
Напротив его лица на двух балках закрепили камеру. Оператор стал ее настраивать, выставляя кадр. Шешель в этот момент попробовал улыбнуться. Это единственное, что мог он сделать. И руки, и ноги были точно впрессованы в капсулу. Он мог пошевелиться, но это все равно осталось бы незамеченным. Оператор остался картинкой доволен, постучал ладонью о крышку капсулы, привлекая к себе внимание Шешеля, будто тот и так не смотрел на него, показал большой палец – дескать, все хорошо, не волнуйся, улыбнулся на прощание, помахал рукой, спрыгнул вниз, а спустя несколько секунд капсула резко ушла вверх.
У Шешеля дух захватило. Он что-то успел сказать, думал, что на этом все мучения его закончились и капсулу начнут опускать. Но нет. Мир перед ним сошел с ума, завертелся все быстрее и быстрее, и если вначале Шешель еще мог увидеть Томчина, оператора, помощников и техников, которые стояли в небольшом холле при входе в комнату, разглядеть стены, шероховатости на них, то вскоре все перед глазами потекло, как краски, смытые дождем, смешалось, превратившись в цветные пятна.
Мир набегал на него со скоростью экспресса, точно Шешеля привязали к головному вагону и пустили по нескончаемому туннелю. От скорости такой поезд давно бы с рельсов сошел. Голова стала тяжелой, будто в нее затолкали булыжники. Он почувствовал, что кожа начинает сползать с лица, точно это маска, обнажая настоящие его черты. Кровь стала густой, как соус. Желудок содрогался.
«Как будет выглядеть на пленке тот момент, когда желудок выплеснет наружу еще не переваренную еду? Она начнет стекать по внутренней стороне стекла шлема. Впечатление со стороны, вероятно, как если бы у него голова взорвалась. Включат ли эти съемки в окончательный вариант фильма? Почему бы и нет. Хочет Томчин, чтобы все максимально было приближено к реальности, так вот пусть и получает. Но все же хорошо, что я не завтракал».
Шешель опять захотел улыбнуться, но и так губы уже растеклись по зубам. Не улыбка вышла, а оскал, Шешель закрыл глаза.