Русско-турецкая война 1686–1700 годов
Шрифт:
Фливерка сопровождал представитель гетмана И. Мазепы Яков Глуховец. Прибыв во Львов, Фливерк и Глуховец не застали там ни короля, ни гетмана Яблоновского, который выехал к Яну Собескому в его резиденцию Яворов. Они были приглашены на обед к коронному подскарбию М. Замойскому, который расспрашивал их о Крымском походе. После этого русские посланцы двинулись в Яворов к королю, прибыв туда 2 июля. Им были отведены квартиры, а вскоре посланцев посетил королевский секретарь С. Ружицкий, интересуясь характером привезенной ими корреспонденции. В тот же день Фливерка и Глуховца тепло («ласково») принял Яблоновский, расспрашивая о здоровье Голицына и его товарищей, а также с особенным интересом — «о поведении военном», то есть о событиях второго похода на Крым. На следующий день, 3 июля, Фливерк послал Глуховца к Яблоновскому с просьбой организовать аудиенцию у короля как можно скорее и отпустить посланцев без задержки. В ходе встречи коронный гетман, выслав всех присутствующих, еще раз расспрашивал Глуховца о походе Голицына наедине, ожидая, по-видимому, услышать, более подробный и неофициальный рассказ. Однако представитель Мазепы, если верить его словам, «говорил те ж речи, что и с полковником сказывали, подробну». Яблоновский заверил, что королевский прием состоится сегодня же. Действительно, вскоре после этого Фливерк и Глуховец, сопровождаемые чашником Андреем Слобоцким и порутчиком Войтехом Лаской, прибыли в королевский дворец. Собеский лично принял у них письма, поинтересовавшись здоровьем русского главнокомандующего и спросив, «как им поводилось в степной дороге». 5 июля Фливерк и Глуховец еще раз встречались с Яблоновским в присутствии русского резидента при польском дворе — Ивана Волкова. Гетман, «выслав всех своих дворян,
894
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 429–433. Доехав до Севска, посланцы разделились. Глуховец поспешил вслед Мазепе, ехавшему в Москву, догнав его 5 августа после Калуги, у села Недельное. Примечательно, что Мазепа ехал в одной карете с Л. Р. Неплюевым. 7 августа Глуховец был в Москве, где изложил вышеописанные обстоятельства поездки. Письмо Мазепы Голицыну с информацией об отправке посланца в столицу от 5 августа см.: Там же. Л. 434–435. См. также письмо С. Яблоновского Мазепе: Там же. Л. 436–438 (коронный гетман желал Мазепе и царским войскам дальнейших успехов в борьбе с Крымом, несмотря на неудачу похода; объяснял невозможность польско-литовской армии начать кампанию ранней весной и сообщал, что она начинает ее как раз сейчас, в связи с чем надеялся, что царская армия окажет Речи Посполитой поддержку; отвергал любую возможность заключения сепаратного польско-крымского мира).
Польский король в ответном письме русским воеводам (от 16 июля н. ст. из Яворова) сообщал, что «с великою радостию и удоволствованием приемлет» известие о походе царских войск на Крым, но в то же время, комментируя их отступление от Перекопа, заявлял, что в случае принятия его стратегического плана 1686–1687 гг. кампания была бы более успешной. Собеский отвергал какие-либо обвинения в сепаратных переговорах с Крымом, утверждая, что все контакты Варшавы с противной стороной осуществлялись вместе с остальными союзниками, в том числе Россией, в ходе переговоров в Вене. Он указывал и на причины, сделавшие невозможным весеннее выступление польской армии: отсутствие подножного корма для лошадей ранней весной и отсутствие денег на военные расходы из-за срыва сейма («злоба людская, завидуя, мнится, счастливым христианским поведением, сейм нам толь зело потребен и толь долго протягнут, розорвала»), хотя король и компенсировал часть затрат из собственной казны. Собескому, по его словам, удалось вывести войско в поле, которое якобы «в готовости стоя, по всяк момент самых толко от велеможного князя дожидалось вестей» и ныне ждет известий о дальнейших военных планах Голицына [895] .
895
Там же. Л. 354–360.
В июне 1689 г. взятые в плен под Новобогородицком татары сообщали, что еще во время стояния у Перекопа к Селим-Гирею прибыл османский чауш с приказом отправить войска в Венгрию, однако хан отказался, указывая на очевидную угрозу со стороны голицынской армии: «мне де свое кочевье оставя, стыдно чюжаго искать». Более того, Селим-Гирей напоминал сюзерену о необходимости прислать ему подкрепление для защиты своих владений. Однако уже в июне хан, «проведав подлинно» об отступлении русских войск за Самару и Орель, якобы готовился «итти войною на цесаря и на Венгерскую землю» [896] . В июле взятый в плен крымский татарин рассказал в белгородской разрядной избе, что Селим-Гирея вызывают к османскому двору и он собирается выехать в Аккерман. Этому сопутствовали слухи, что «турской салтан сего хана хотел переменить» [897] .
896
Устрялов Н. Г. История… Т. 1. С. 380.
897
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 458. Также татарин сообщил, что после отъезда хана калга и нураддин должны были совершить большой набег «под государские украинные городы», но этому помешала малочисленность татар в Крыму (около 10 тыс. человек) и начавшееся на полуострове «моровое поветрие». Вся эта информация, впрочем, вызывает сомнение.
К концу 1689 г. в Москве был получен ряд известий от шпионов и выходцев из плена, которые позволяют в основных чертах восстановить действия Селим-Гирея и его приближенных после отступления русского войска от границ Крымского ханства.
Пленный татарин Ненисупко рассказывал, что по возвращении Селим-Гирея в Крым (июнь) он пробыл там около месяца, куда «от салтана турского были к нему присылки беспрестанные, чтоб он с ордою шел в Белгородчину для того, что полские войска х Каменцу Подолскому пришли и около Каменца хлеб и всякие кормы все потолочили». Выступление Селим-Гирея на Буджак «по тем вестям» [898] подтверждается и другими такими же известиями. Ф. Зароса, сообщал, что «по отходу войск государских от Перекопи от салтана турского прислан был к хану чауш нарочно с таким указом, дабы в Белогородчину выходил ис Крыму, перед которым хан, хотя отгаваривался своею в то время болезнию, однакож де видя, что тот чеуш без него отнюдь не хочет ехати, в несколко недель вместе с ним, чеушем, толко с своим самим двором ис Крыму в Белогородчину пошол болен». Через несколько недель вслед ему (Зароса утверждал, что перед праздником Покрова, то есть в сентябре) отправился калга, «собрав крымскую орду несколко на десять тысечь» [899] . Пленный татарин Нарик Суфу, допрошенный в Батурине 18 октября 1689 г., не только подтверждал эти сведения, но и отмечал, что калга также медлил со своим походом, в то время как Селим-Гирей ожидал его «на границе волоской» [900] . А Ненисупко уточнял, что где-то в сентябре хан «прислал из Белагородчины… в Крым Кара Мустафу агу с таким указом, что по присылке салтана турского велено выслать ис Крыму татар с села по 2 человека с калгою салтаном в Белогоротчину для того, чтоб волоские войски с мултянскими не пришли в противность ему салтану и чтоб из Белгородчины вступить в Волоскую землю» [901] .
898
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 205. Л. 226.
899
Там же. Л. 63.
900
Там же. Л. 218. «В Крыму на месте ханском остался ныне старейшиною нурадын салтан, а калга салтан идет на помочь хану с войском по указу, от хана присланому, которой купно с ними ис Крыму уже вышел, токмо замедлил, розбирая свое войско».
901
Там же. Л. 228.
Петр Волошенин, казак Прилуцкого полка, примкнувший к казакам Запорожской Сечи после окончания похода на Крым и участвовавший в посольстве сечевиков к хану (посольство прибыло в ставку Селим-Гирея на «Белгородчину» на шестой день после праздника Успения Богородицы, то есть приблизительно 21 августа 1688 г.), стал свидетелем того, как «пришол от салтана турского к хану такой указ, чтоб поспешил на помочь войскам его, которыи от войск цесаря христианского поражены». Селим-Гирей, однако, поначалу не спешил выступать на Балканы,
902
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 205. Л. 44–46. Ф. Зароса, находившийся в Крыму, впрочем, утверждал, что в Венгрию отправился только калга, тогда как Селим-Гирей «оздоровел после своей болезни и з Белгородскою ордою пошол под Каменец и там на поляках велми добылся, а колга салтан с крымскою ордою пошол на Венгров, хан ис-под Каменца возвратяся имеет в Белогородчине постояти до зимы» (Там же. Л. 63–64). Уже упоминавшийся Петрович связывал упомянутую болезнь хана с ранениями, полученными в сражении при Черной долине, что стало причиной того, что Селим-Гирей «не выхаживал никуда, посылал орду, а в ево место ходил белгородцкой началник имянем Ял-Агаси» (Там же. Л. 28). Примерно также описывал события и Ненисупко: «А пришед в Белогородчину белогородцких мурз [хан] всех послал с ордою х Каменцу Подолскому против полских войск» (Там же. Л. 227).
903
Смирнов В. Д. Крымское ханство… Т. 1. С. 442–443; Халим Гирай-султан. Розовый куст ханов… С. 94–95.
904
Wagner M. Stanislaw Jablonowski. T. 2. S. 33–44.
905
См., например: Артамонов В. А. Страны Восточной Европы… С. 307.
В целом действия Селим-Гирея начиная с июня можно реконструировать следующим образом. Пробыв в Крыму после возвращения из похода где-то месяц, он в конце июля — начале августа направился на Буджак по настойчивым просьбам султана, однако, судя по всему, сознательно оставил на полуострове крымское войско. Против осаждавших Каменец польских отрядов хан предпочитал действовать, посылая туда белгородских татар, что делало невозможным отправку сколь-нибудь значительных контингентов на Балканы. Наконец, после новых неоднократных напоминаний султана во второй половине августа Селим-Гирей отдал приказ о мобилизации для похода в Венгрию собственно крымской орды, однако из-за ряда проволочек выступила она поздно, не ранее сентября 1689 г. В октябре хан с войском все еще находился на границе с Молдавией. Все это должно было обусловить прибытие крымских и белгородских татар на помощь туркам достаточно поздно — в самом конце осени 1689 г.
Контуры стратегии России в первый («крымский») период войны были следующими: путем прямого натиска армии, превышавшей силы Селим-Гирея, в условиях, когда последний не мог получить действенной османской помощи, в Москве рассчитывали принудить хана к переговорам и заключению нового договора на условиях, варьировавшихся от признания верховной власти царя до официального отказа Бахчисарая от ежегодных поминок. На реальное завоевание полуострова путем вторжения туда через Перекоп в Москве вряд ли рассчитывали. Включив в новую ханскую шерть обязательство не совершать набеги на Польшу, договор с которой был единственным обязательством, связывавшим Россию со Священной лигой, В. В. Голицын мог официально объявить, что цель, ради которой царское правительство решилось на войну, достигнута, а обязательства по союзному договору выполнены. Однако все эти замыслы разбились о военные неудачи Крымских походов и твердую позицию Селим-Гирея, занятую в ходе переговоров и 1687, и 1689 гг.
В рамках избранного подхода следует объяснять неприятие В. В. Голицыным предложений Яна Собеского об атаке на днепровские крепости или даже Азов, совместные действия против Белгородской орды и т. д. Лишь в критической ситуации, перед лицом полного провала кампании 1687 г., главнокомандующий хватается за планы взятия османских опорных пунктов в низовьях Днепра: с этой целью туда в июне посылается корпус Л. Р. Неплюева и Г. Самойловича; планы атаки на Казы-Кермен разрабатываются весной 1688 г. Однако, как только у Голицына возникает понимание, что угрозы русско-польскому союзу нет, что Речь Посполитая в силу своей военной слабости рассчитывает на любую поддержку и содействие со стороны России, планы наступления на днепровские крепости немедленно убираются под сукно. Подобные колебания можно объяснить стремлением избежать углубления конфронтации с собственно Турцией, что могло помешать выходу из войны в случае достижения соглашения с Крымом.
В связи с этим, с точки зрения «крымской стратегии» Голицына, взаимодействие с союзниками, в первую очередь с Польшей, носило второстепенный характер. Формально выполнив закрепленные за ней союзные обязательства, Россия в первую очередь думала о собственных интересах. Тем не менее, как было показано на конкретном материале, походы 1687 и 1689 гг., пусть и неудачные, в определенной мере способствовали сковыванию и отвлечению от других театров военных действий, в том числе польского, армии Селим-Гирея, хотя значение этих акций в рамках общей коалиционной войны Священной лиги с Турцией, конечно же, преувеличивать не стоит.
Несмотря на неудачу, кампании 1686–1689 гг. продемонстрировали возросший военный потенциал русского государства. И речь здесь не только о способностях государственной власти эффективно организовывать масштабные мобилизации войск и концентрировать необходимые припасы, но и учитывать и совершенствовать указанные процессы, что со всей очевидностью проявилось в ходе подготовки второго похода 1689 г., который удалось провести еще более организованно, учтя просчеты кампании 1687 г. В целом в ходе второго похода военная машина Московского государства смогла выполнить поставленную перед ней чисто военную задачу: преодолеть огромное расстояние по пустынной и ненаселенной местности, нанести поражение вышедшим ей навстречу крымским войскам и прорваться к Перекопу. Парадоксальным образом это продемонстрировало, что причины неудачи первого, «крымского», периода войны лежали в большей степени в политической плоскости, нежели в военной: изначально неверная стратегия не позволила эффективно использовать имевшийся в руках Голицына мощный инструмент российских вооруженных сил. Это имело далеко идущие последствия не только для самого главнокомандующего, свергнутого осенью 1689 г. и отправленного в ссылку. Огромные силы и средства, растраченнные напрасно, спровоцировали всеобъемлющий кризис военно-стратегического планирования и переход России к сугубо оборонительной стратегии в следующий период войны.