Рута
Шрифт:
В общем, поцапались мы с ней. Так слово за слово, она и говорит: «Проси своего Творителя, дабы он из тебя полноценного мужика сделал. Он ведь тож мужик? Вот к нему и обращайся. Если он, конечно, в этом деле, хоть малость шарит» А это, милсдарь ведьмак, уже ересь чистой воды! И тут я понял: предатель она Творителя, предатель и есть. В «Толковании» черным по белому написано: предателей огнем чистить надыть. И сжег бы, кабы не новость тобою принесенная.
Вытерев рот полотенцем, Гинох поднялся из-за стола.
— Пора, а то до
Ведьмак вышел во двор вслед за стариком. Ранеты там не было. Чародейка стояла прислонившись к телеге, и презрительно наблюдала за парнями, распутывающими веревку. Подойдя к лошадям, священник принялся проверять упряжь. Отметив, что все заняты, Геральт быстро подошел к чародейки и сунул ей в спутанные руки маленький дорожный нож. Нащупав затекшими руками, холодное лезвие, она вскинула на ведьмака тревожно удивленный взгляд, он же пошел дальше, как не в чем не бывало.
— Счастливой дороги! — махнул он рукой, карабкающемуся на телегу Гиноху.
— И тебе удачи! — думая о своем, ответил тот.
В лесу ведьмак пробродил до обеда, и только тогда нашел свежие волчьи следы. Пройдя немного по следу, он остановился и прислушался. Кроме скрипа качающихся ветром деревьев и птичьей трели, ни звука. Вдруг стайка свиристелей, испуганно сорвалась с куста и с гомоном скрылась в зарослях лещины. Осторожно подобравшись к этому месту, Геральт остановился и громко произнес:
— Меня прислал Энкелей. Выходи.
Белая как снег волчица, недоверчиво глядя, медленно вышла из-за деревьев, неся в зубах корзину с ворочающимся младенцем. Осторожно поставив свою ношу, она окинула ведьмака внимательным взглядом, поводила носом, и видимо уловив знакомый запах, успокоилась.
— Что с Рутой? — спросил Геральт, присев на корточки и осматривая ребенка.
— Она пропала, — прорычала волчица.
— Ты искала ее?
— Да. Не нашла. Хотела возвращаться в Сехтсенг.
Ведьмак взял корзину:
— Как стемнеет, приходи к дому Гиноха. Я вынесу тебе одежду.
— Ты не можешь забрать его? — оскалилась она, преграждая ему дорогу. — Он оборачивается не произвольно, если Гинох увидит, то затравит его собаками.
— Старик уехал, а с Ранетой как-нибудь договорюсь. Надо, чтобы она сегодня вечером присмотрела за ним. Я знаю где Рута. Попробуем выручить ее.
— Ты уверен, что сможешь договориться с женой Гиноха? — фыркнула волчица. — Лучше бы ее убить…
Обойдя Верф, он уверенно отправился в деревню. Немного постояв, она побежала следом, словно собака, у которой отняли щенка беспрестанно заглядывая то в корзину, то ведьмаку в глаза. Отстала лишь тогда когда кончился лес и показались крыши домов.
Вскоре Геральт открыл калитку во двор дома священника, а ожидающая его Ранета, бережно взяв у него корзину, понесла ребенка в тепло. За ней последовал и ведьмак. Проходя мимо хлева он заметил, как Баха, высунув из своей норы лохматую
— Вылезай, пойдем в дом, — остановился Геральт.
Улыбка тут же слетела с губ эльфа, а от ужаса глаза стали большими и круглыми.
— Не бойся. Пойдем.
Опасливо и недоверчиво поглядывая на него, Баха все же вылез и на четвереньках пошел за ведьмаком. Просунув голову в дверь, долго не решался переступить порог, но потом быстро протиснулся в угол и застыл там, словно статуя, в любой миг готовый к бегству.
Ранета хлопотала над ребенком. Переодевала, перекладывала, а когда он наконец заснул, подсела к ведьмаку на лавку.
— Обед стынет. Поешь, — ласково обратилась она, ластясь к нему будто кошка.
— Давай сперва отмоем и накормим вот этого, — он указал на сидящего в углу эльфа.
Только сейчас заметив Баху, женщина аж вскрикнула, и если бы Геральт не удержал ее, то вышвырнула бы его во двор. Эльф не стал дожидаться тумаков, а мгновенно выскочил на улицу.
— Вот смотрю я на тебя и удивляюсь, — покачал головой ведьмак, — ты вроде не плохая, а ребенка как собаку бродячую в голоде и холоде, да еще в ошейнике остром, на улице держишь.
Ранета вскочила. Сперва глаза наполнились яростью, потом в них заблестели слезы.
— Ты же ничего не знаешь! Если бы не я, его давно повесили, так же как его мамашу. И мне это тоже даром не вышло!
Она резким движением задрала рубаху на спине, открыв рубцы, давно зажившие, но красноречиво говорящие о силе палача и толщине кнута. Опустив одежду она повернула к ведьмаку заплаканное лицо.
— После войны с Нильфгаардом это было. Не большой отряд скоятоелей уходил через наш лес от погони. Всех изловили. Кого четвертовали, кого в озере утопили, а вот его мать на березе повесили. Тогда Баха маленький совсем был, годов пять не больше. Я одна жила в старой хате, что на том краю деревни. Эльфка мне его в огород подкинула и тут-то ее схватили. Ей петлю на шею, а она на меня смотрит, мол сбереги.
Шесть ден я его у себя прятала. Все одно отыскали. По всей деревни меня за волосы волокли, до той поляны где нынче чародейку жечь хотели. Сперва повесить собирались, но потом только высечь порешили. Я тогда дура совсем была, все кричала, мол секите, но дитятю не убивайте.
И секли… кузнец наш плетью, что молотом махал… чуть дух не испустила. Потом болела долго, а этот чертенок за мной ухаживал. Все люди от меня отвернулись. Как завидят бывало, так плюются или смеются, а то и камнем бросят, словно в прокаженную какую. На всю жизнь тот урок усвоила, потому когда Гинох к себе забрал, да женой быть приказал, на все сразу согласилась. И на то что старый, и на то что поганый, и на то что б эльф, собакой дворовой заделался. А куда было деваться-то? Коль слово поперек скажу, так бьет до кровавых соплей. Хоть бы уж околел скорей окаянный!