Рваные валенки мадам Помпадур

Донцова Дарья

Я посмотрела на постояльцев, которые пили чай, потом на Ивана, вздохнула и подумала: «Ну вот! Кузьма Сергеевич дышит, нервный день завершается на оптимистической ноте. Сейчас пойду к себе, включу сериал и…»

– Гляньте сюда! – заорала Аня. – Ужас! Ужас-ужас!!!

Я вздрогнула. Степа! Ты сошла с ума! Ну зачем раньше времени обрадовалась?

– Куда глядеть надо? – устало осведомился Бурундуков.

Аня ткнула пальцем в мою сторону.

– У нее вся рожа в красных пятнах, губы в сосиски превратились!

– Действительно, –

пробормотал Иван. – Степа, ты как себя чувствуешь?

– Нормально, – испуганно ответила я, – только чешусь постоянно.

– Давно? – не успокаивался Ваня.

– Наверное, сутки, – ответила я, – может, двое, не помню.

– Смахивает на аллергию, – сказал будущий врач, – съешь кларитин или супрастин.

– Слопала целый блистер, – отмахнулась я, – а толку?

– Мы все умрем! – завизжала Аня.

– Точно, – кивнул Миша, – рано или поздно каждый сыграет в полированный ящик.

– Нет! – пошла вразнос Анна. – Мы здесь сдохнем! Скоро! В доме холера!

Иван попытался воззвать к логике:

– Не похоже. Холера начинается с внезапной тошноты, болей в желудке, поноса, метеоризма.

– Раз Степашка безостановочно не пукает, значит, она здорова, – влез с очередным идиотским замечанием Бурундуков.

– Дурак! – обиделась я.

– Не-ет! – завела Аня. – Оглянитесь! Геннадий тоже в пятнах, и рот у него утеночий.

Слово «утеночий» развеселило меня, но через секунду мне стало не до смеха. Добрый папочка напоминал божью коровку-альбиноску, его лицо было бледным, с множеством мелких красных пятнышек, а губы слегка раздулись.

– Гляньте на Машку, – визжала Пряникова, – и Олеся, и Катя, и Изабелла, – все заболели. И я! Мы умрем! Олег принес заразу! У него рак!

– Онкология не передается воздушно-капельным путем, – сказал Иван, – не пори чушь.

У меня нестерпимо зачесались щеки, лоб, подбородок, шея, спина. Отчаянно царапая ногтями кожу, я только сейчас сообразила, что в последнее время меня преследует зуд. Несильный, но постоянный, я регулярно почесываюсь, иногда шмыгаю носом и изредка чихаю. Правда, после Аниных причитаний эти симптомы резко обострились. Жаль, что у меня всего две руки, их сейчас определенно не хватает. Если кто-то начнет судорожно чесаться, то вскоре вы ощутите желание совершить то же самое. Пару мгновений в комнате стояла тишина, прерываемая лишь сопением. На всех присутствующих напала почесуха.

– Что с нами? – испугалась Юлечка.

– У Машки спросите, она сюда больного чумой приволокла, – заголосила Аня. – Почему Олег в комнате сидит? Отчего к ужину не спустился? А? Может, он умер?

– Муж в полном порядке, – залепетала Леонова, – у него обычная аллергия. Олег ею давно страдает! Может среагировать на продукты, воду, постельное белье!

Мне в заявлении Маши что-то показалось странным. Но вот что? А она продолжала:

– Олег не любит

шумных компаний, предпочитает одиночество.

– За хреном вы сюда приперлись? – наскочила на Машу Юля. – Аня права. Я никогда не мучилась прыщами, а сейчас вот они, меленькие-меленькие. Вы инфекцию занесли. Тут эпидемия.

Иван повернулся к Комарову:

– Геннадий Петрович, я студент, а вы врач. Ну скажите им! У холеры другие симптомы.

– Ну… э… нет, – проблеял самозванец.

Я прикусила губу. Надеюсь, в дальнейшем Комаров поостережется называться доктором. Сейчас ему не позавидуешь, признаться в обмане он не осмелится, но и оказать помощь никому из нас не может. Мораль: не ври, Гена!

– Чума! Корь! Ветрянка! Туберкулез, – бушевала Аня, – мой бедный муж! Кузенька умрет!

– Это просто смешно! – воскликнул Иван. – Корь и ветрянка в основном детские болезни.

– Ими может заразиться и взрослый, – поправила студента Белка. – Когда Степашка училась в третьем классе, школу закрыли на карантин по скарлатине. Дети спокойно переболели и вышли на занятия, а вот мама Кати Ивановой умерла. Она подцепила от дочки заразу. Помню, на похоронах отец Кирюши Макеева, врач, говорил: «После тридцати лет организм плохо справляется с болезнями, которые малыш переносит шутя».

Я дернула бабулю за руку:

– Не сей панику. Кому-то сосулька на макушку упала, и ему конец. Но это же не значит, что всех ледяшками поубивает.

– Мы все умрем? – всхлипнула Юля.

– Я видел кино, американское, там людей забросило на необитаемый остров. У них было всего полно: и еды и одежды, но неожиданно началась эпидемия, – не к месту стал рассказывать Миша, – все заболели: вирус на острове разносили мухи. Вот.

– И что с ними случилось? – прошептала Юля, прижимаясь к Геннадию Петровичу.

Сейчас специалист по организации сексуального досуга не прикидывалась испуганной доченькой заботливого папеньки. Юлия на самом деле искала у него защиты. Комаров обнял девушку за плечи и без особого оптимизма пообещал:

– Все будет хорошо.

– На острове не осталось ни одного живого человека, – сказал Миша, – клевый ужастик!

– Кузенька-а! – заорала Аня. – О-о-о!

– Ой-ой-ой, – закудахтала Олеся, – надо маску надеть. Прям сейчас!

– Они у нас есть? – обрадовалась Катя.

– Нет, – всхлипнула повариха, – можно из полотенца сшить. Зачем мы Олега сюда впустили?

Маша закрыла лицо руками.

– Все подохнем! – выла Аня.

Бурундуков подошел к истеричке и отвесил ей пощечину. Супруга Кузьмы Сергеевича захлебнулась воплем и замерла с вытаращенными глазами.

– Никита, – ахнула Белка, – разве можно бить женщину?

– Она дура, – ответил Бурундуков, – а паника заразна и опасна, как пожар на подводной лодке. Мы заперты в доме, на улице ураган, нельзя допускать истерик.