Рвущийся в небо
Шрифт:
– При чём здесь Теяна? – взвился Кипун.
Сёстры снова захихикали, но ответить ничего не успели. Показался Иняй. Он обвёл площадь усталым взглядом. Все притихли, и старик пошаркал на помост.
– С Вияной всё хорошо будет, – громко крикнул Иняй. – Поправится. Но время ей нужно! И этот обряд она пропустит… – голос старика стих.
– Остальные-то продолжат? – тревожно выкрикнул кто-то из толпы.
– Всё пойдёт своим чередом, – успокоил его Иняй.
Он повёл руками, подзывая к себе разбредшихся участников обряда. Кипун и сёстры шагнули на помост первыми. Пока собирались остальные, Иняй вновь расстелил свой платок на досках. Последним
Старик вздохнул и убрал один белый кругляш.
– Оставь, отец. Пусть лежит, – раздался мелодичный голос, и на помост зашла Инесь.
Иняй удивлённо посмотрел на дочь.
– Я возьму, – пояснила она.
Ветер шевелил свисающий с её плеч бело-синий ритуальный плащ. Второй такой же она сунула в руки Кипуну.
– Ты? – растерянно переспросил Иняй.
– Может, вторая попытка будет… счастливее первой, – сказала Инесь. Горькая усмешка искривила её тонкие губы.
– Но… – хотел было что-то возразить Иняй, но осёкся и молча уставился в глаза дочери.
– Ой, что бу-у-уде-е-ет, – шепотом протянула Сэнежа в ухо Кипуну.
Вышло неожиданно громко. Иняй вздрогнул и, стукнув своим посохом по доскам помоста, гаркнул:
– Что суждено, то и будет! В круг! Вставайте в круг!
Ритуал пошёл своим чередом. Вновь зазвучали песни. Послышались голоса, тянущие замысловатый мотив. Сперва робко, затем всё увереннее и громче. Шелест браслетов жреца. Рваный ритм, что Иняй отстукивал посохом по доскам помоста. Притопывания и хлопки. Всё это завораживало, кружило и без того тяжёлую от недосыпа голову Кипуна.
Всё слилось в какой-то пёстрый ком звуков, лиц, запахов, движений. Из этого кома иногда выпадали отдельные фразы, смысл которых пробивался к разуму Кипуна, а затем всё вновь тонуло в неразборчивом шуме.
– …обнять родных, – сказал Иняй.
И Кипун увидел, что к Сэнеже и Алкаже бросились их родители. Мать ничем не отличалась от дочерей, разве что волосы были строго заплетены, да в уголках глаз виднелись лучики тоненьких морщинок. У Кипуна мелькнула мысль, что отец с дедом, наверное, нарушили какие-то обычаи, когда подходили к нему раньше. С другой стороны, если бы это было серьёзным нарушением, Инесь указала бы им на это.
– Давай, Кипун, не посрами! – сказал неизвестно откуда возникший дед, коротко обнял и ласково похлопал по спине. В лицо дохнуло табаком.
Поднялась суета. Люди выкрикивали добрые пожелания. Потом все вместе двинулись к пристани. Толчея усилилась. Деда оттёрли в сторону. Кипуну сперва чудилось, что он всё ещё слышит его голос, потом гул стал таким плотным, что выделить из него что-то конкретное оказалось немыслимо.
Более-менее четко осознавать происходящее Кипун стал уже на плоту. Он сидел, скрестив ноги, на циновках под навесом. Рядом с ним сидел крупный, с одутловатыми чертами лица и чуть оплывшей фигурой парень, Сэнежа, кажется, говорила, что это Литюш. Литюш покачивался из стороны в сторону и безотрывно смотрел на Бажуту. Та сидела у основания треугольной мачты и не обращала внимания на давнего знакомца. Она весело щебетала со вторым молодым человеком, про которого Сэнежа рассказать не успела, а может, просто сказать нечего было.
Кипун вздохнул, где-то в груди наконец-то распустился тугой узел тревоги. До последнего не верилось, что его допустят к обряду. Казалось, что в последний момент Иняй одумается и прогонит его прочь. На несколько
Солнце клонится к горизонту, а он, Кипун, скользит по водной глади на обрядовом плоту по направлению к самому неуютному острову в их архипелаге. Остров этот стоял особняком и не отличался приветливостью и радушием. Там никто не жил. Даже живности не было, разве что пичуга какая время от времени передохнуть залетала. Камней на нём было больше, чем на родном Угре, а травы вовсе не росло. С питьевой водой тоже было худо. Поговаривали, что небольшой родничок там имеется, но высадившимся на остров не всегда удавалось его найти. Зато там была сальза – небольшая кочка, время от времени извергающая грязь. Из-за неё-то остров и назвали Плюющимся стариком. Не самое приятное место. Туда даже мальчишки предпочитали не соваться. Славы не добудешь, а вот неприятностей огребёшь.
Кипун покрутил головой, стоило присмотреться, в какой компании он проведёт ближайшие пару дней.
У рулевого весла стояли двое крылатых. Широкоплечие, серьёзные, чем-то неуловимо похожие друг на друга, они деловито работали веслом, направляя движение плота. Кипун задумался.
В этот раз в обряде участвует десяток человек. С острова вернётся как минимум четверо крылатых. В прошлые разы наверняка было не меньше. Так отчего они так редко встречаются? Кипун шапочно знал этих двоих, они получали свои крылья даже не в прошлый обряд, а в позапрошлый. Мог припомнить ещё троих. Но разве же не должно их быть больше?
– Это что за дерево такое?
Вопрос, хоть и заданный не ему, а рулевым, прервал размышления Кипуна. Чужак с Дальних островов произносил знакомые слова, но так, что требовалось некоторое время, чтобы понять, что именно он спрашивает. Говорил быстро, не делая пауз, глотая окончания, словно он куда-то страшно спешит, словно от этого жизнь чья-то зависит. Нет. Десять жизней! Не меньше.
Крылатые, однако же, не особо затруднились с пониманием смысла обращенного к ним вопроса. Видно, не впервые с ним беседу вели. Отвечать стали обстоятельно, подробно. Про плавуч, стволы которого лежали в основании плота. Про то, чем это дерево отличается от других и почему в быту его не используют, пускают только на вещи значимые, обрядовые. Чужак слушал внимательно, что-то уточнял, приседал, свешивался, трогал руками.
Кипун заскучал и переключил внимание на остальных пассажиров плота. Рядом сидящий Литюш не вызывал особого желания завести беседу. Уж слишком угрюм. За Литюшем сидели Сэнежа и Алкажа. Сёстры о чём-то шушукались и время от времени стреляли взглядами, то в чужака, то в Литюша, то в Бажуту, а то и в самого Кипуна. Единственными, до кого не достреливало их внимание, были Четай и Наруша, что обжимались на передней палубе, отгороженные от нескромных взглядов прямоугольным парусом, да Инесь, что расположилась за спинами сестёр у самого края плота.
– Эй, малой! – раздался хрипловатый весёлый голос. – Тебе чего дома-то не сиделось?
Кипун не сразу понял, что обращались к нему. Лишь наткнувшись на вопросительный взгляд карих глаз, сообразил, что собеседник Бажуты решил поговорить и с ним.
– Я не малой. Меня Кипун звать.
– Кипун так Кипун. А меня Тужай, – миролюбиво откликнулся кареглазый. – Да ты не обижайся! Я тебя, как никто другой, понимаю. Самому, когда луны в прошлый раз танцевали, четырнадцать лет было. Как удержался и на помост не сиганул, сам не знаю!