Рядом со Сталиным
Шрифт:
Тогда, в Пинске и в других местах, мы действительно помогли спастись многим, бежавшим от нацистов. В связи со знанием иностранных языков меня задержали в Западной Украине для работы с беженцами, которых во Львове оказалось великое множество. Мы, например, помогли известному американскому трубачу Эдди Рознеру, которого вместе с его джаз-оркестром гитлеровское вторжение застало на гастролях в Польше. Он изъявил желание перебраться в Советский Союз, где поначалу имел большой успех. Помогли мы устроиться во Львове и всемирно известной певице Еве Бандровской-Турской. Старались облегчить участь многих других беженцев. Но я никак не ожидал, что среди тех, кому мы помогали в Пинске, были члены семьи будущего помощника президента США.
Судьба
Встреча с Евой Бандровской-Турской была для меня особым событием. Весной 1937 года она приезжала на гастроли в Киев—, где дала несколько концертов в зале бывшего купеческого собрания. Вместе с другими ее молодыми обожателями я пробрался за кулисы с букетом красных роз и был допущен к ее ручке. Как ни странно, она запомнила этот мимолетный эпизод и очень обрадовалась, увидев меня во Львове. Я пригласил ее на выступление красноармейской самодеятельности, достав билеты в первый рад. Это оказалось опрометчиво с моей стороны, ибо, подойдя к своим креслам, мы увидели рядом начальника львовской госбезопасности Серова. Привстав, он приветствовал актрису нагловатой усмешкой. Она слегка кивнула, затем, когда погас свет, шепнула мне:
— Меня с ним знакомили… Я его боюсь.
В антракте, как и вся публика, мы прогуливались в гостиной, примыкавшей к зрительному залу. Не успели сделать и двух кругов, как к нам подошел молоденький офицер в форме внутренних войск.
— Прошу прощения, — обратился он ко мне, — вас просит на минуточку генерал Серов.
Я извинился перед Бандровской-Турской и последовал за офицером. Пройдя полутемный коридор, вошли в небольшую комнату. Посредине стоял стол с напитками и закуской, вокруг него подкреплялось несколько работников НКВД. Генерал Серов стоял в сторонке. Я подошел к нему:
— Слушаю вас, товарищ генерал.
— Какое отношение имеете вы к Еве Турской?
Я объяснил, что познакомился с ней во время ее гастролей в Киеве два года назад и теперь случайно встретил среди других беженцев.
— Так вот, это ваше знакомство следует немедленно прекратить! — строго сказал генерал.
— Почему?
— Это не ваше дело, и вообще вам не по чину задавать мне вопросы.
Если бы он только знал, что с ним разговаривает не старший лейтенант, а простой краснофлотец, он бы упек меня на гауптвахту. Но я не сдавался:
— Мне непонятно, что предосудительного в том, чтобы поддерживать в это трудное для нее время старое знакомство?
— Если непонятно, я объясню: мы намерены работать с ней, и никто тут не должен вмешиваться. Понятно?
— Понятно, товарищ генерал, — ответил я, чувствуя, что это может плохо для меня обернуться.
После окончания концерта я проводил певицу до гостиницы и обещал позвонить в ближайшие дни. Но не сделал этого.
Генерал Серов не ограничился разговором со мной. На следующий день ко мне поступила шифровка от начальства из Москвы: прекратить всякий контакт с Евой Бандровской-Турской.
Не знаю, к чему привело намерение генерала Серова «работать» с Евой Бандровской-Турской. Вскоре ее отправили в Киев, и я потерял ее из виду. Павел Судоплатов в книге «Особые задания» сообщает, что у Серова была любовная связь с Бандровской-Турской, за что Берия и Хрущев, узнав об этом, дали ему взбучку. Если это так, то становится еще понятнее его грубое требование ко мне немедленно прекратить с ней знакомство.
После объединения с БССР и УССР атмосфера в Западной Белоруссии и Западной Украине стала меняться к худшему. Связано это было с решением Сталина провести ускоренную
Все это, естественно, вызвало протесты. Вспыхнули студенческие демонстрации. Недовольство носило главным образом экономический характер. Но наши органы безопасности, возглавлявшиеся бериевским сатрапом генералом Серовым, объявляли эти в общем-то обоснованные протесты контрреволюционными, антисоветскими вылазками. Начались аресты, жестокие расправы с участниками демонстраций, депортации, что еще больше обострило ситуацию.
По разным делам, связанным с положением беженцев, мне несколько раз приходилось бывать в ведомстве Серова. Стало обычным, что наши органы госбезопасности занимали в освобожденных районах помещения бывшей жандармерии, что многим украинцам и белорусам, ненавидевшим секретную службу панской Польши, представлялось особенно зловещим. Использовать такие здания было, видимо, удобно, ибо там имелись подземные тюрьмы. Однако с политической точки зрения это было конечно же недопустимо, ибо оскорбляло чувства населения. Но кто тогда думал о таких тонкостях!
И вот в серовском управлении я видел избитых в кровь юношей в изорванной студенческой форме. Они лежали на голом полу в полуобморочном состоянии. Видимо, в подземельях уже не хватало места. Жертв серовского террора выволакивали из кабинетов следователей в коридор.
В сентябре 1939 года советских солдат встречали как освободителей — с цветами и хлебом-солью. А в июне 1941 года в Западной Украине и Западной Белоруссии так поначалу встречали уже немцев. С нашими неумелыми и жестокими действиями в конце 1939 и в 1940 годах была связана и длительная послевоенная борьба с бендеровцами в Закарпатье.
Несмотря на ускоренную советизацию, во Львове в конце 1939 года еще сохранялись «остатки прежней роскоши». В гостинице «Жорж», где я остановился, в ресторане играл гигантский джаз и вышколенные официанты подавали польские и французские блюда. Каждый вечер публика валила в кафе «Голебник» («Голубятня»), расположенное под крышей большого универмага.
А любители экзотики могли посидеть за бокалом шампанского в полумраке ночного клуба «Багатель», где стены, ложи и кресла были обиты бордовым бархатом и полуголые танцовщицы поочередно с певцами, исполнявшими французские романсы, развлекали посетителей. Магазины, впрочем, уже встречали покупателей пустыми полками, но в крытом застекленном пассаже весь день шла бойкая торговля самыми модными вещами по спекулятивным ценам, которые все же были ниже московских.
В то время Львов мог похвастаться и оживленной культурной жизнью. Небольшие картинные галереи с современными полотнами, всевозможные выставки и экспозиции — все это привлекало публику. Известные польские труппы, спасаясь от нацистов, бежали на Восток и теперь осели во Львове. Недаром тогда была популярной польская песенка «Тилько во Львове» («Только во Львове»)…
Было тут немало театральных коллективов из Швейцарии, Норвегии, Дании, гастролировавших в Польше и застигнутых войной. Мы помогли многим из них вернуться через Советский Союз на родину.