Рядовой Иван Ященко
Шрифт:
Шли на восток, но чувствовалось, что линия фронта где-то очень далеко.
В одном месте, на выходе из леса, продрались через заросли кустарника и вдруг наткнулись на стенку сарая. Выглянув из-за угла, Иван увидел широкую распахнутую дощатую дверь этого строения, очевидно сеновала, дальше, шагов за двадцать, плетень с неказистой калиткой во двор и задняя стена дома, ещё дальше – крыльцо, закрытое с трёх сторон. Дверь в дом и ступеньки, обращённые в сторону улицы, отсюда были не видны.
Семён тоже выглянул, сказал
– В сараюхе, может быть, найдётся что-нибудь из жратвы, а?
– Разве с огорода что, – отозвался Иван, – рискнём.
В три прыжка к двери – и в сарай. Здесь действительно было сено, пахло скошенными травами, и они едва не задохнулись духмяным запахом. Стали осматриваться в полусумраке, но в этот момент послышались шаги и кашель. Шёл мужчина, несомненно, в сарай. Парни отшагнули от двери в разные стороны, затаились.
В проём шагнул хозяин и остановился, сразу почувствовав неладное:
– Матка боска!
– Тихо! Тихо! – разом предупредили его негромким шёпотом товарищи.
– Да, да, тихо, – отозвался мужчина, – молчу.
Было ему, судя по фигуре и по лицу, за пятьдесят.
– Отец, скажи: в доме у тебя немцы есть?
– Не, пане, не.
– А в деревне?
– Не, не.
Иван и Семён приблизились на шаг. Всматриваясь в лицо хозяина внимательно, Иван старался понять, что за человек перед ними, можно ли ему довериться, но ничего не понял, кроме того, что они напугали его до смерти.
– Поесть что-нибудь найдётся? – спросил Семён.
– О да, пане, кушать. Можно? – Мужчина сделал движение к выходу.
– Идите, – вежливо сказал Семён, – но никому!
– Да, пане, да.
Друзья проследили, как хозяин спешно прошёл во двор и скрылся за крыльцом, обувь простучала по ступенькам.
– Идём, – сказал Иван, и они вдоль сарая отступили к кустарнику на случай, если придётся бежать, вдруг крестьянин обманул и приведёт немцев.
Несколько минут спустя во дворе появилась женщина средних лет. В одной руке она несла большую казеиновую тарелку, в другой держала кринку. Она прошла к сеновалу, заглянула в дверь, но не увидела никого, оглянулась. Парни вышли из укрытия.
– Вот, – сказала женщина, – принесла вам картошек, хлебца и немного молока.
Они вошли в сарай. Иван сел на сено так, чтобы можно было видеть калитку во двор. Женщина вздохнула, поставила тарелку ему на колени, кринку опустила на землю рядом.
Кроме картошки на тарелке было два ломтя серого хлеба. Картошка была ещё тёплой. Потерев ладони о галифе, Иван и Семён начали есть, сдерживая себя, чтобы не показаться перед доброй женщиной совсем одичавшими от голода.
– Тут русские? – прожевав первую порцию, спросил Иван женщину.
– Да. Всякие есть: украинцы и белорусы, литовцы. Муж у меня поляк.
– А немцы в деревне есть?
– Заходят, но сёдня, кабыть, нету.
– Обижают?
– Не
Иван и Семён поочерёдно брали кринку и запивали картошку и хлеб молоком. Скоро тарелка и кринка опустели.
– Спасибо, мать, – поблагодарили хозяйку. – А что не муж пришёл?
– Дак он это, животом мается. Он туда шёл, – показала в дальний угол – там парни увидели дверь.
– А-а… – понимающе сказал Семён, – в нужник, значит. Ну и шёл бы. Можно, мы у вас здесь заночуем?
– Ой, не надо. Немцев сёдня нет, а полицаи есь. И староста. Вы уходите скорей. Мой поляк – хто его знает. Поляки не любят русских.
– А вы разве не русская?
– Русская. Вдовая я, прибилась вот к нему, он тож вдовый. Ходите скорей.
Иван и Семён поднялись, вышли из сарая, шагнули в сторону кустарника, но навстречу им из-за угла выставились винтовка и ружьё и обладатели оружия. Два полицая. У старшего в руках была винтовка, младший, возможно сын первого, нацелил на красноармейцев берданку. Сзади за ними маячил поляк.
– Покушали? – спросил ехидно старший полицай. Он, очевидно, знал от поляка, что у бойцов оружия нет. – Ну, руки вверх! И – кругом!
Бежать невозможно, пришлось подчиниться. Повернулись к дому и увидели, что через двор спешит ещё один мужчина, в гимнастёрке, с белой повязкой на руке, с автоматом ППШ. Похоже – бывший красноармеец.
Прошли через двор поляка, сопровождаемые уже тремя конвоирами, пересекли улицу и вошли во двор добротного деревянного дома, крыша которого была под крашеной коричневой жестью. Остальные деревенские дома были крыты корой или же соломой.
За столом в доме сидел пожилой мужик, бородатый, в жилетке. Увидев вошедших, он почесал в бороде, вздохнул и сделал жест рукой, удаляя полицаев. Отец и сын вышли, остался владелец автомата.
– Партизаны, значит? – вопросил староста.
Иван и Семён переглянулись. О партизанах раньше они почему-то не подумали. Промолчали.
– В расход их, – предложил автоматчик.
Староста, внимательно всматриваясь в арестованных, опять вздохнул:
– Куды им до партизан! Голодранцы. Сбежали? – спросил опять.
И опять не получил ответа.
– Грех на душу брать не хочу, – помолчав, сказал староста, – пусть хрицы сами решают, что с ими делать. В анбар, под замок.
– Пошли! – Полицай ткнул стволом в спину Ивану, недовольный, очевидно, таким решением старшего.