Рыбалка в Пронькино
Шрифт:
– А у тебя ж с утра дела важные были!
– ухмыльнулся Лёха, похабно морща рожу, подмигивая обоими глазами и косясь на Верку.
– Да, ты шибко занятой был с утра.
– подтвердил Василий, переводя указующую клешню с Толяна на Верку и назад.
– Вот Женька и решил тебя не беспокоить пока вы это... Ну, пока вы не освободитесь.
Во двор тем временем прошествовал Дуэйн со своим счётчиком Гейгера в брезентовой сумке через плечо. Проходя к дому он неожиданно на секунду остановился, глянул зачем-то себе между ног, чему-то хмыкнул и прошёл в дом.
Тем временем на дальней
– вяло размышлял про себя Толян, малость притомившийся от Веркиных утех.
– Здорово, мужики. Трактор вызывали?
– пророкотало чудовище.
– Женька прислал?
– поинтересовался Толян.
– Озеро прислало. У них там по отдельности никто ничего не решает.
– А позвольте поинтересоваться, какой модели трактор?
– невинно спросил Лёха.
– Беларусь, блядь!
– ответил монстр и слегка притопнул передней лапой. Земля под ногами ощутимо вздрогнула.
– Беларусь, говоришь? А ковш твой где?
– не унимался Лёха.
– А вот он!
– шея чудовища стремительно удлиннилась, и громадная башка с широко разинутой пастью неожиданно оказалась рядом с Лёхиной головой. Гигантский клюв оглушительно лязгнул в паре сантиметров от Лёхиного носа.
– Ещё вопросы будут?
– Погонять-то тебя как?
– спросил Толян.
– Петровичем зови.
– хмуро ответило чудовище.
– Ну ладно, показывайте где ваши контейнеры. Будем грузить. Хотя, погодите чуток. Покурить бы, мужики, а! Я у вас махрой не разживусь?
– Да запросто! У меня её дома навалом. Сто лет уже лежит и не расходуется. Никто ж теперь не курит, здоровья нет!
– Толян зашёл в дом и вынес огромную пачку с какой-то залежалой травой, по виду вроде бы махоркой, и пожелтевшую от древности газетину.
– На вот! Хоть всю скури за раз.
– Ну что, Петрович, козью ножку тебе скрутить?
– Лёха ловко замастырил из газеты аккуратный кулёк, перегнул его и щедро засыпал туда весь пакаван.
Трактор Петрович нагнул голову пониже и слегка приоткрыл клюв. Лёха сунул ему туда гигантскую самокрутку и завозился с огнивом, подпаливая пучок сухой травы. Наконец трава загорелась, и Лёха поджёг самокрутку. Газетка вспыхнула бледным пламенем, но тут Петрович осторожно потянул воздух, и пламя погасло, сменившись глубоким рубиновым огнём. Самокрутка слегка потрескивала. Через минуту из ноздрей чудовища вывалился огромный безобразный клуб сладковатого дыма.
– Мужики, я вас просил дать мне курнуть. А вы мне дали пыхнуть...
– ворчливо сказал трактор Петрович.
– Чего-чего?
– не врубился Лёха.
– Чего вы мне дали-то? Я ж махру просил!
–
– Конопля, ёпт!
– прогрохотало чудовище.
– Щас, блять, сюда вся деревня сбежится!
– Прости, Петрович, недосмотрел.
– извинился Толян.
– Было дело, по щеглянке баловался до армии, а после армии ни-ни. Вот и позабыл где что лежит...
– Да ладно, Толян, так тоже ничего. Конопля - дело известное. У нас её цыгане в папиросы набивали и посылали своих цыганят продавать на улицы. Как смотришь, стоит цыганёнок с карманами оттопыренными, значит там у него или папиросы с коноплей или карты с голыми бабами. Они тоже у них хорошо уходили.
Соседи-доходяги на Толянином дворе, почуяв запах горящей конопли, позабыли жрать рыбу, не сговариваясь, высыпали со двора на улицу и со всех сторон окружили источник дыма. Разгуливающий по улице кругалями шалавистый ветер быстро разнёс сладковатый запах по деревне, и из близлежащих, а затем и из дальних домов начали подтягиваться мужики и бабы. Не успел Петрович пыхнуть ещё пару раз как небольшая группа сельчан, набранная Лёхой и Васькой для помощи в погрузке, разрослась в стихийно возникший сельский сход.
Стоявший ближе всех к Петровичу и соответственно хапнувший больше всех конопли Лёха вразвалку подошёл вплотную к чудовищу, обнял, широко расставив руки, его необъятную башку и начал ему что-то горячо шептать в заковыристую ушную дырку позади горящего оранжевым огнём глаза с чайное блюдце величиной. В результате переговоров Петрович осторожно уложил свою квадратную костистую голову на землю, и Лёха мигом взлетел по громадной шее на панцырь чудовища, успевая делать на ходу сальто и фляки. Там наверху, на панцырной спине располагалась ровная грузовая площадка. Пройдясь вдоль неё вприсядь как по сцене дома культуры, ухая и вытанцовывая замысловатые па, Лёха закрутил в конце двойное сальто назад, безупречно приземлился на ноги и мастерски выбил лихую чечётку. Затем он набрал побольше воздуха и дико заорал, прикрывая шерстистое ухо ладонью, чтобы самому не оглохнуть:
– А мы ня сеем и ня пашем, мы валяем дурака! С колокольни хуем машем, разгоняем облака!
Васька белкой взлетел Петровичу на спину и тоже прошёлся вприсядку, громко щёлкая клешнёй как кастаньетами и выводя пронзительным тенорком:
– По деревне мы пройдём, поахаем, поохаем...
– Если девок не найдём, старуху отмудохаем!
– дружно поддержали снизу односельчане.
Верка, неожиданно подскочив, тоже с переплясом забралась наверх и завопила на всю деревню:
– Лейтенанту я дала и майору хочется! Говорят что у майора по земле волочится!
– Опа! Опа! Хуй, пизда и жопа! А ещё похлеще хуй, пизда и клещи! А ещё попозже хуй, пизда и дрожжи!
– бесновались в сумасшедшей пляске нахапавшиеся конопли пронькинские жители.
– Космонавта полюбила, космонавту отдалась!
– возгласила Верка и нагло выпростала из-под платья русалочий хвост.
– Ух ты! Ах ты! Все мы космонавты!
– нестройным хором гарнули в ответ воспрявшие духом пронькинские мужики.
– Опа! Опа! Зелёная ограда! В жопу выебли попа, так ему и надо!
– громоподобным гласом рявкнул Петрович.