Рыболовы
Шрифт:
— Знаю, знаю, къ чему ты подговариваешься, — пробормоталъ баринъ.
— Эхъ, ваша милость! Намъ-бы только господамъ угодить, потому мы обязаны указать такое мсто, гд господинъ обсушиться можетъ. А здсь въ сторожк сторожиха вашей милости и самоваръ поставитъ и все эдакое.
Панкратъ наклонился къ уху барина и шепнулъ:
— Здшняя сторожиха и коньякъ для господъ охотниковъ держитъ. Право слово, держитъ. Привозятъ имъ его, а они для господъ…
Баринъ улыбнулся.
— Веди, веди къ ней. Что ужъ съ тобой
— Да я не для себя. Видитъ Богъ, для господъ.
Панкратъ посвисталъ собаку и повелъ барина къ почернлой сторожк, выглядывавшей изъ-за молодыхъ деревьевъ.
А дождь такъ и сялъ, какъ сквозь сито.
Въ пригородныхъ мстахъ
— Ты что-же, хлбопашество-то ужъ совсмъ бросилъ?
— Какое, вашескоблагородіе, у насъ тутъ хлбопашество! Посешь съ Божьимъ благословеніемъ зерно, а уродится, прости Господи, съ позволенія сказать… Да что тутъ! И говорить не стоитъ!
Тщедушный мужиченко съ красными воспаленными глазами и съ плюгавенькой бородкой травками махнулъ рукой, потомъ затянулся окуркомъ папиросы и сплюнулъ сквозь зубы длинной слюной. Одтъ онъ былъ въ линючую ситцевую рубаху замасленную жилетку безъ пуговицъ, на голов имлъ коломянковую грязную фуражку, а босыя ноги его были облечены въ старыя резиновыя калоши.
— Что-жъ — земля у васъ очень плоха? — спросилъ охотникъ, тучный пожилой мужчина въ приличномъ охотничьемъ наряд, сидвшій на кочк и отиравшій краснымъ фуляромъ обильный потъ, катящійся съ его лба.
— Земля-то? — переспросилъ мужиченко. — Да не то чтобы она была плоха, а навозу нтъ… А безъ навозу сами знаете… Да и не то чтобы навозу совсмъ не было, а нтъ, не стоитъ пригородному мужику съ хлбопашествомъ вязаться. Хлопотъ не стоитъ.
— Стало быть твой надлъ подъ лугомъ?
— Зачмъ ему быть подъ лугомъ! Я его арендателю за восемь рублей сдаю.
— А ему-то все-таки стоитъ вязаться?
— Ну, онъ мщанинъ. Онъ дло другое… Онъ торговый человкъ. Нон даже такъ, что хочетъ записаться въ купцы. Онъ овесъ сетъ. Онъ у многихъ у нашихъ тутъ надлы снялъ.
— Стало быть иметъ барыши?
— Еще-бы не имть! Богатетъ. Народъ, сударь, у насъ тутъ голодный, пропойный, за зиму-то съ охотниками пьютъ, пьютъ, разопьются — свои достатки пропивать начнутъ. А весной охоты нтъ, господа не назжаютъ, голодно, выпить не у кого и не на что — вотъ они къ нему и идутъ… Ну, онъ ихъ сейчасъ пахать, сять и три гривенника въ зубы. Больше у него и платы нтъ. Ну, за дешево въ отличномъ вид все и обработаютъ.
— Онъ торгуетъ чмъ-нибудь, этотъ мщанинъ?
— Почта у него земская. Ну, лавочку иметъ. Иной разъ деньгами-то и не даетъ. Хочешь, говоритъ, пять день отработать за жилетку или тамъ десять день за сапожный товаръ?
— Да голодному-то человку зачмъ-же жилетка или сапожный товаръ? Вдь отъ нихъ не
— А продать можно. Сапожный товаръ сейчасъ сапожнику, жилетку-то писарю волостному, либо… Да ему какое дло! Ему до этого дла нтъ, что отъ жилетки не откусишь, а коли къ нему кто приходитъ и проситъ — онъ сейчасъ и говоритъ: «вотъ, говоритъ теб жилетка, а денегъ у меня нтъ». Ну, двугривенный-то, пожалуй, и дастъ.
— И работаютъ?
— Да вдь что-жъ подлаешь! Я самъ разъ за гармонію четыре дня у него работалъ, а потомъ ее на кирпичный заводъ порядовщику продалъ.
— На своемъ надл работалъ? — интересовался охотникъ.
— На чужомъ и на своемъ. Пришлось такъ, что и на своемъ.
— Такъ ты-бы, не сдавая своего надла, самъ его и обработывалъ.
— Эхъ, сударь! Куда мн съ овсомъ, коли у меня лошади нтъ, а только одна корова? Корову овсомъ кормить не станешь. Да и смянъ нтъ. Вдь сять овесъ, такъ смена надо. Нтъ, нашему брату не сподручно. Мы и корову-то нон по весн съ женой продали.
— Зачмъ-же это? Вдь корова кормительница и поительница.
— Какое кормительница! Да и какъ ее держать, коли сна нтъ? Ему-же, этому самому мщанину и продали. Коров, ваша милость, сно нужно, мсятка…
— Ну, что-жъ изъ этого? Молоко продалъ сно и мсятки купилъ.
— Ей-ей, ваша милость, не стоитъ вязаться. Тутъ у насъ господа охотники назжаютъ, такъ они молоко не требуютъ. Они водку пьютъ, пиво. Да и за коровой тоже ходить надо. А уйдетъ баба зимой на облаву, такъ кто за коровой ходить будетъ? Мы съ женой какъ два перста. Ни подросточковъ у насъ, да и малыхъ-то дтей не бывало. A за облаву господа охотники каждой баб по сорокъ копекъ въ день платятъ да еще водкой поятъ.
— Стало быть у тебя теперь ни скота, ни хлбопашества? — интересовался охотникъ.
— Четыре куры при сосдскомъ птух есть. Нынче дв насдки цыплятъ вывели. Не желаете-ли? Пять цыпленковъ еще отличныхъ осталось. Вотъ супруг взамсто дичи и принесете, — предложилъ мужиченко.
— Ну, съ какой стати! Цыплятъ можно и въ Петербург купить. И наконецъ все-таки я надюсь что-нибудь убить сегодня.
— Ходить-то вы много не можете. Тучность эта, самая у васъ… Животъ мшаетъ.
— Да… А между тмъ отъ тучности-то да отъ живота я вотъ и хочу поосновательне заняться охотой! Авось, черезъ моціонъ сбавлю.
— Да зачмъ ихъ сбавлять-то? Тучность — это довріе, а животъ — красота. Какъ круглый человкъ — сейчасъ ему доврія больше. Дозвольте, сударь, стаканчикъ изъ вашей фляжечки… Я вотъ все жду, что ваша милость присли и закусывать будете, а вы…
— Буду, буду… Только вотъ простыну — сейчасъ и начну. А то вспотлъ, такъ никакого аппетита. Ты не безпокойся, я теб поднесу, — успокоилъ мужика охотникъ.
— Много благодарны вашей милости, — сказалъ мужикъ и даже облизнулся отъ удовольствія. — Съ килечкой? — спросилъ онъ.