Рыцарь без ордена
Шрифт:
Восемнадцать дней назад граф Астурский отправился в неизвестность, переступив черту, отделяющую таинственную пещеру, ведущую в легендарный замок, от всего остального мира. Чтобы дойти до живущий где-то там, на острове, в неприступных горах, волшебницы Астазии, и попросить (или заставить) вернуть силу в амулет, надетый сейчас на рыцаря Найжела, пребывающего в рыбьем обличьи. Перед отправлением граф провел освященным ножом по груди и отдал клинок с темной капелькой крови верховному жрецу. Пока эта капелька не свернулась, как заверяет главный орнейский чародей, с отцом все в порядке, он жив.
— Может, — предложил сын старейшины старейшин Айвар, —
К походу подготовились основательно. Из разбойников и убийц, заключенных в темницах орнейской столицы и перспектива у которых была одна — петля, была отобрана группа добровольцев-смертников. Граф, отправляясь в таинственную пещеру взял с собой посох жреца и должен был вонзить его в землю в тысяче шагов от входа. И в первый же день за этим посохом был отправлен первый преступник — если б он вернулся с посохом, он был бы помилован, да еще щедро вознагражден.
Его возвращение означало бы, что проход открыт для всех. Но он не вернулся. Не вернулись и те, что были отправлены в пятый, десятый и пятнадцатый дни — остров крепко хранил свои тайны, пройти мог только достойный. И граф Астурский шел. Уже восемнадцатый день. Но он жив, о чем красноречиво свидетельствует его капелька крови на освященном кинжале.
— Вряд ли это имеет смысл… — возразил верховный жрец. — Но если ты хочешь, Айвар, то отправь. Там этих кандальников еще достаточно?
— Более чем…
— Ну, отправьте, отправьте…
Безделие и ожидание начинало, похоже, утомлять не только Блекгарта.
Оруженосцы переставили фигурки на поле — Айвар тоже проиграл.
— Благодарю вас за доставленное удовольствие, — произнес Блекгарт и развязал кошелек, чтобы достать золотые. — Пойду прогуляюсь по берегу, посмотрю как там и что…
— Езжайте, — в ответ на вопросительный взгляд произнес Айвар, — я еще побуду здесь…
Блекгарт вышел из зала, спустился в шлюпку и вскорости спрыгнул на каменистый берег. За время пребывания на острове лагерь приобрел какой-то домашний вид — валялся мусор, на кустах развешано выстиранное белье… В дали доносился пронзительный женский крик: кто-то вызвал недовольство строптивой маркитантки…
И над всем царит напряженная атмосфера ожидания — никто из воинов не знает, что будет, если граф Астурский дойдет и магический барьер рухнет. Никто не может знать — каких монстров разбудит граф и что может выскочить из таинственного зева пещеры, которая ведет к сердцу острова.
Блекгарт неожиданно для себя повернул в сторону и направился не к своему шатру, как собирался, а к тропе, ведущей к пещере, где скрылся восемнадцать дней назад отец.
«Душно очень», — звенели в голове юноши слова верховного жреца. Душно…
Где-то у шатров жарили оленя — до Блекгарта донесся аппетитный запах. Лес вокруг скал, закрывающих проход к таинственному замку, был благодатен для охоты.
В свежатине недостатка не было, хотя продовольствия было взято в экспедицию предостаточно.
Восемнадцать дней нет отца… Чем же он питается? Какие глупые вопросы возникают в голове…
За время путешествия на корабле Роберт почти все время провел с сыном. И рассказал ему почему так рвется на остров Астазии, о той сокрушительной опасности, что угрожает миру, поведал и об ордене, имени не имеющем. И Блекгарт знал — если отец не вернется, никто, кроме него, рыцаря, лишь недавно прошедшего посвящение, мир не спасет. Если отец погибнет —
У входа в пещеру дымился полупотухший костер; воины из охраны бросили игру в кости и посмотрели на подошедшего. Узнав сына графа Астурского успокоились, но игру не продолжили. Не от попытающихся войти в туннель, сидели они здесь — самоубийц мало. От того, что может выйти из пещеры призваны они охранять береговой лагерь. Если верховный жрец прав, то единственной их задачей будет поднять тревогу и доблестно погибнуть первыми.
Неподалеку с черным зевом, прислонившись к серой стене скалы, прямо на песке сидел новый оруженосец графа — судя по лицу, совсем юноша. Блекгарт усмехнулся — он, наверное, единственный, знал тайну нового оруженосца. Не его дело вмешиваться в любовные интрижки отца. Ему даже нравилась подобная ситуация — она подтверждала, что граф Роберт не легендарный сказочный герой без недостатков и недостойных желаний, а обычный человек… Оруженосец так и сидел здесь с момента, когда граф скрылся в темноте — и спал тут же и ел с часовыми у костра… Вряд ли Инесса проводила бы здесь все время, если бы Блекгарт вошел во эту проклятую пещеру…
И ему, возможно, еще предстоит в нее войти. В это не верилось. Но если отец погибнет, то он пойдет туда, без всякой надежды, завершить начатое отцом. Потому что он принял не только ленту арситанского посла. Потому, что он наследник графа Астурского во всем и продолжит дело отца.
«Душно сегодня»— вновь всплыли в голове неспешные, сказанные деланно равнодушным тоном, слова жреца.
Блекгарт подошел к невидимому порогу, всматриваясь в непроглядную темень, словно пытаясь понять, что там скрывается.
— Эй-эй! — осторожно крикнул один из караульных, но юный рыцарь махнул рукой, что сам все знает, и стражник успокоился, продолжил беседу с товарищами.
Сколько людей, вот так же, как он сейчас, всматривались в эту неизвестность?
Сколько героев решились сделать шаг вперед — в поисках славы ли, несметных сокровищ — и не вернулись?
Как много времени он так простоял, пытаясь пронзить мыслью тьму, Блекгарт не знал. Из оцепенения его вывел раздавшийся вдали голос Гермонды. Видно ей прискучило, и он решила развеяться прогулкой. Видеть ее Блекгарт не испытывал ни малейшего желания.
Он вздохнул и отвел взгляд от завораживающей беспроглядности. Медленно пошел вдоль стены — в другую сторону от нового оруженосца графа. Он шел все дальше и дальше в лес, не желая никого видеть и даже не пытаясь приводить в порядок сумбурные мысли — он думал ни о чем. И обо всем. О любви, о жизни, о подвиге.
Об отце… И о себе…
Отойдя довольно далеко от караульных, так, что не доносились их голоса, он сел на поросший мохом валун и закрыл лицо руками. Тихо шелестела листва деревьев, где-то вдали раздался резкий пронзительный птичий крик. Странно, но почему-то ему было хорошо — не хотелось ни возвращаться в лагерь, ни думать ни о чем.