Рыцарь без позывного. Том 3
Шрифт:
Долбанный чистоплюй.
— Сир. — непривычно холодный голос Гены вырвал меня из круговорота самобичевания.
Усевшись на лавку, на которой когда-то покоились тела дезертиров, он принялся буравить меня непривычно решительным взглядом. Походу пацан уже немного привык к моей манере общения и начал позволять себе чуть большее, нежели «да, сир!» и «постараюсь, сир!».
— Не смею судить вас, сир, однако вынужден заметить — ваш благородный титул не терпит пренебрежения жизнями невинных.
— Это каких? Тех,
Пацан тяжко вздохнул и принялся помогать выискивать личинки в поленьях.
— Вы правы, сир. Утопая в пламени сострадания — легко позабыть о горькой истине. Я признаю, что не способен в полной мере осознать бремя вашей ответственности. Зато могу отметить ваше неподобающее поведение! Вы теперь рыцарь! Вы обязаны соответствовать! Когда вы уже оставите свои низменные замашки позади и...
— Чего-чего я там оставлю?
— Рыцарские добродетели! Вы должны соответствовать своему титулу!
— Гена, ты хоть знаешь, кто такие рыцари? Дядьку своего позабыл? И одного и второго?
— Один недостойный поступок не обеляет другого, сир! Из-за червивого плода яблони не рубят! Рыцарь может сподобиться на тяжелый поступок, но свершит его как рыцарь, а не как разбойник! Без пренебрежения слабыми! Особенно — девушками! Вы не имеете права позорить свой титул!
Вот же мелкий... Философствовать вздумал. Судя по примитивности измышлений — с Аллерии пример берет, поганец.
— Титулы, благородство... Чушь собачья. Твои «рыцари» самые натуральные гопники. Просто отмытые и витиевато выражающиеся.
Престолонаследие, законы, традиции — фигня из-под коня. Предки всех этих Грисби и Мюратов начинали с банального крышевания и рэкета «своих» да грабежа «чужих». Самые сильные и жестокие процветали, слабые пахали, обеспечивая своими горбами чужие амбиции. Потихоньку не особо почетные звания древних братков заменялись на более благозвучные, пока наконец не появились всякие лорды и леди. Право сильного преобразилось во всякие мутные схемы, типа феодальной земли, военных податей или торговых пошлин. Но суть не изменилась — дои покорных, щеми слабых, роднись с сильными. Не люди, а волки натуральные.
И ни один, даже самый красивый и высокий титул этого не изменит. А рыцари это всего лишь низшее звено этой колхозной мафии. Силовое крыло.
Короче, ништяки поднимаются наверх — говно стекает вниз. Классика.
— Может вы и правы сир... — вздохнул несчастный оруженосец, сгребая немногочисленных личинок в кастрюльку и задумчиво оглядывая плохо заделанные ставни. — Да только я не им присягнул, а вам. Не тому, кто изображает недостойное достойным, а тому, кто прячет благородное за низменным. Когда вы уже осознаете, что нет ничего дурного в добавлении меда в горькое вино...
Едва приставленная дверь сдвинулась и в избушку вернулась заплаканная
Оценив заинтересованные взгляды авантюристок, и напряженное кряхтение оруженосца я закатил глаза. Вот же интриган малолетний...
Фыркнув, я смешал насекомых с порошком, что просыпала ушастая и, сунув кастрюльку рыжей, повернулся к ломающему комедию оруженосцу:
— Нафига ты спальники мучаешь? Воды на какую-нибудь тряпку налей, чудила.
— Сир? Вы знаете, что нужно делать? — как ни в чем ни бывало осведомился пацан, уже не раз видевший этот трюк в моем исполнении.
Доски-то на окнах салона не сразу появились... Устроил тут театр, блин. Уж не фиолетовая ли надоумила?
— Посиркай мне еще! Намочи какое-нибудь одеяло да на окно повесь. Оно заледенеет и больше поддувать не будет. Да дай уже сюда! Иди пока печку пожарче растопи да раненного покорми. Всему учить надо... А вы чего расселись?! А ну марш лед с колодца набирать! Бинты сами себя не прокипятят!
Неуверенно переглянувшись, авантюристки послушно подхватили старый крестьянский казан и заспешили на улицу. Поглядев на заряженный арбалет, оставшийся в углу и самодовольный взгляд оруженосца, я не сдержал протяжного стона. Сопля соплей, а поучает... И самое раздражающее, прав оказывается. Засранец!
Виной тому голодный желудок, беспокойное бормотание блондина или храп веснушчатой авантюристки, но сон решительно не шел. Повинуясь полузабытой привычке, я вышел из теплой избушки в холодную темень и похлопал себя по рукаву, в поисках кармана с сигаретами.
Собственный разочарованный вздох прозвучал в унисон с чьим-то чужим. Проморгавшись и чуть привыкнув к темноте, я обнаружил узкое пальтишко, склонившееся на колодке во дворе избушки. Устав шарахаться весь вечер по округе, Киара сидела на пеньке и задумчиво выводила заковыристые узоры палочкой на снегу.
Перед остальными она все еще играла роль «простой девчонки», но делала это с куда меньшей охотой чем прежде. С каждым новым днем она становилась все молчаливее и все чаще отлучалась от группы, бродя меж деревьев с задумчивым выражением.
Такое ощущение, что встреча с потусторонним далась ей нелегко. То ли дело в самом демоне, то ли в его «родителях», одного из которых ей пришлось самостоятельно убить.
Она не особо спешила делиться объяснениями, но, насколько я понял — недостаточно было просто убить тех двоих. Нужно было заставить их самих искренне возжелать смерти. Не только своей, но и собственного «чудом воскресшего ребенка». Решительно непонятно, как ведьме удалось провернуть такое в столь короткий срок, но, подозреваю, магия тут не при делах.