Рыцарь курятника

Капандю Эрнест

– Разве вы не знаете Вольтера? – спросил он.

– Знаю, – отвечал Креки.

– Тогда вы должны знать, что если вы его попросите через аббата, то он не придет.

– Почему?

– Потому что его надо пригласить иначе.

Ришелье сделал знак рукой лакею:

– Подите и скажите от нас месье де Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.

Лакей поклонился и, со шляпой в руке, подошел к дверцам наемной кареты. Через несколько минут высокий худощавый человек, одетый просто и

со вкусом, медленно вышел из наемной кареты.

Его звали Аруэ де Вольтер. Ему тогда было пятьдесят лет и он находился во всем блеске не столько своей славы (слава, в полном значении этого слова, настигла его спустя много времени), сколько блистательной и шумной репутации.

– Садитесь же, любезный Аруэ, – сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.

Вольтер сел в карету, и дверца тотчас закрылась. В это время кучер наемной кареты сошел на землю и, взяв лошадей под уздцы, свел их с дороги. Блестящий экипаж быстро проехал.

– Теперь, господа, скажите нам, – начал маркиз де Креки, – куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?

– Мы не допустим, чтобы вы ради нас свернули с дороги, – отвечал Вольтер.

– Куда же вы ехали? – спросил Ришелье.

– В Этиоль! – отвечал аббат де Берни.

– Вы ехали в Этиоль?

– Да, – подтвердил Вольтер.

– Как кстати! И мы тоже туда едем.

– Разве вы знаете мадам д'Этиоль? – спросил Ришелье.

– Я ее знал, когда она была мадемуазель Поассон.

– Поассон! Поассон! – повторил Креки. – Какой-то Поассон в свое время чуть не был повешен за злоупотребления.

– Это ее отец, – сказал Вольтер.

– И кто-то спас его в Гамбурге, – заметил Ришелье.

– Это Турншер.

– А потом кто-то еще и выхлопотал ему прощение!

– И это Турншер!

– Тогда-то, – сказал аббат де Берни, – чтобы вознаградить его, ему доверили поставку мяса в Инвалидный дом. Кто ему покровительствовал?

– Все тот же Турншер, – сказал Вольтер.

– Турншер! Турншер! – повторил Креки, смеясь. – Стало быть, он благодетель семейства Поассон?

– Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, – сказал Берни. – У него миллионов двадцать.

– Что он еще сделал для семейства Поассон?

– Он совершенно освободил Поассона, – отвечал Вольтер, – от неприятностей, от скуки, от горестей и от беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой он взял на себя.

– И имел полный успех, – сказал аббат, – потому что в свои восемнадцать лет мадемуазель Антуанетта была просто восхитительна!

– Это действительно женщина образованная, – сказал Ришелье.

– Мало того, – вскричал Вольтер, – это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует, любит горячо, страстно, с непреодолимым увлечением поддержать интересный разговор, блестящее общество, охоту, удовольствия!

– Что

я вам говорил, Креки? – закричал Ришелье. – Эта женщина – совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, представил ее в свет и давал для нее праздник за праздником – помните, какой она имела успех?

– Оглушительный! В городе и при дворе говорили только о ней.

– Как она была хороша в день ее свадьбы!

– А как Норман был безобразен, – сказал Берни.

– Как безобразен и теперь, – прибавил Вольтер.

– Да, но он был главным откупщиком, и брак состоялся.

– Норман д'Этиоль – племянник Турншера? – спросил Креки.

– Да.

– Так что мадам д'Этиоль привязалась к Турншеру всем сердцем. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…

– За это Поассон ему глубоко признателен!

– Сколько лет она замужем?

– Три года.

– Каких она лет?

– Я могу вам точно назвать возраст мадам д'Этиоль, – сказал Вольтер, – потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, – это было двадцать девятого декабря тысяча семьсот двадцать первого года.

– Итак, ей теперь двадцать четыре года.

– Лучший возраст для женщины!

– И мы едем к этой очаровательной даме? – спросил Креки герцога.

– Да, мой милый, – отвечал Ришелье.

– Что мы там будем делать?

– То же, что делают все, кто только ступит ногой в ее гостиную, – обожать ее.

– И вы разбудили меня так рано, и мы поехали так быстро только для того, чтобы представить меня мадам д'Этиоль?

– Ну да! Когда вы приедете, маркиз, вы не будете жаловаться, потому что встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое нарядное общество, какое только можете пожелать.

– Не сомневаюсь.

– И вы не можете сомневаться еще и потому, что перед вами два представителя этого любезного общества и что к именам Вольтера и Берни, которыми гордится гостиная мадам д'Этиоль, вы можете присоединить имена Мопертюи, Каюзака, Монтескье, Мармонтеля, Жанти Бернара и многих других.

– Странная жизнь у этой молодой женщины! – воскликнул Вольтер. – Будучи дочерью Поассона, человека ничтожного, она могла бы иметь самое печальное будущее; но это ребенок, избалованный от природы! Все дурное преврати-

лось в ней в хорошее, и, вместо того чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых ее шагов, видит перед собой прекрасную и веселую дорогу, усыпанную цветами. Кто может знать, куда приведет ее эта дорога?

– Одна судьба, – сказал Берни.

– Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, – прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.

Ришелье также улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Одна и та же мысль промелькнула в глазах этих людей, таких мудрых, но таких разных. Ришелье отличался умом и хитростью придворного, Вольтер – лукавством философа.