Рыцарь курятника
Шрифт:
– Стало быть, вы Сиди ла Руа?
– Он.
События начинали принимать такой оборот, что все присутствующие забыли о бале и думали только о том, кто был перед ними. Человек, прекрасно говоривший на шести языках и известный шести особам высшего общества под шестью различными именами, был феноменом. У всех была только одна мысль, одно желание: узнать истинное имя этого человека.
Чародей прошел через гостиную прямо к королю. Ришелье и Таванн быстро приблизились, чтобы встать между королем и таинственным незнакомцем, но чародей
– Государь, – сказал он на превосходном французском языке, – неделю назад, когда я убил кабана в Сенарском лесу, ваше величество удостоили меня обещанием оказать мне милость.
– Как! – с живостью воскликнул Людовик XV. – Это вы спасли мне жизнь?! Конечно, я обещал вам милость. Просите, чего хотите…
– Позвольте, ваше величество, употребить на вашу пользу мое искусство.
– Какое?
– Свести пятна с бриллиантов.
– Вы знаете этот секрет?
– Знаю, государь.
– Если так, ваше состояние увеличится.
– Я и без того богат.
– Вы богаты?
– У меня столько денег, сколько человек может пожелать. Но богатство ничто для меня, наука же значит все!
В галстуке короля сверкала очень красивая бриллиантовая булавка. В бриллианте, недавно проданном придворным ювелиром, был только один недостаток, портивший его, – пятно сбоку. Людовик XV взял булавку и, показав ее чародею, спросил:
– Вы можете свести это пятно?
– Могу, государь, – отвечал чародей.
– Бриллиант тогда станет вдвое ценнее?
– Да, государь.
– Сколько нужно времени для этого?
– Пятьдесят дней.
– Это немного. Сведите пятно и принесите мне бриллиант. А если пятно нельзя будет свести, то оставьте булавку у себя. Но прежде снимите вашу маску: я хочу посмотреть, тот ли вы, за кого выдаете себя.
Чародей медленно отступил до того места, где на него падал свет люстры. Все окружили его с неопределенным беспокойством. Из соседней залы доносилась музыка, шум голосов и шелест шагов танцующих. Чародей оставался с минуту неподвижен; он стоял спиной к бальной зале, у входа, напротив короля. Вдруг быстрым движением он снял маску, и лицо его оказалось залито светом. Мгновение было кратко, он тот-
час же надел маску, но четыре восклицания раздались одновременно.
– Это он! – воскликнул король.
Графиня де Жержи всплеснула руками, и крик замер на ее губах. Морен и баронесса де Люд также вскрикнули. Чародей бросился вон и исчез в толпе бальной залы.
– Боже мой, – сказала графиня де Жержи. – Но ведь это невозможно!
– Что? – спросил Людовик XV. – Вы также знаете этого человека?
– Государь, это невозможно!
– Что вы хотите сказать?
– Вашему величеству известно, что мне около восьмидесяти лет?
– Знаю, графиня, но, видя вас, этого не скажешь.
– Человеку, который сейчас ушел и лицо которого я видела, от роду не более тридцати пяти лет.
– Конечно.
– Но
– Это невозможно, графиня! Теперь ему было бы девяносто лет.
– Я его узнала.
– Ваша пямять изменяет вам.
– Государь, клянусь вам…
– Это сходство…
– Но у него под левым глазом шрам.
– Это невозможно, графиня!
– Однако, – возразил граф Морен, – тут есть еще коечто столь же невозможное.
– Что именно? – спросил король.
– Я видел этого человека в Эльзасе, в Страсбурге, в 1710 году, тридцать пять лет назад. Тогда он был совершенно таким же, как теперь, и в таком же возрасте. Его звали Симон Вольф, и он считался одним из богатейших жидов во всей стране.
– Выходит, ему было бы теперь шестьдесят лет, если тогда казалось тридцать, не так ли?
– Да, государь.
– Это опять невозможно.
Обернувшись к молодой баронессе де Люд, король спросил ее:
– А вы почему вскрикнули?
– Потому что, увидев этого человека, государь, я подумала, что вижу дядю дедушки моего мужа, который был конюшим короля Франциска II. Его портрет вделан в медальон и висит в моей комнате; я смотрю на него каждое утро, и его черты запечатлены в моей памяти.
– Но, стало быть, он похож на всех? – рассмеялся король. – Для маскарадного розыгрыша эта шутка остроумна и мила. Пересчитаем, господа! Я начинаю и будем продолжать по порядку. Для меня этот чародей – храбрый француз, один из моих подданных, спасший мне жизнь неделю назад, когда кабан бросился на меня, и ему тридцать лет.
– Для меня, – сказала графиня де Жержи, повинуясь знаку короля, – это виконт де Рюель, который хотел обольстить меня, и ему девяносто лет!
– Для меня, – сказала баронесса де Люд, – это мой прадед, конюший короля Франциска II, и ему по крайней мере двести лет.
– А для вас, Пизани? – спросил король.
– Для меня это граф Белламаре, и ему пятьдесят лет.
– А я уверен, что это незаконный сын вдовы Карла II Испанского и богатого мадридского банкира, – сказал герцог Сантарес. – Он был тайно воспитан в Байонне, и ему купили поместье Монферра, чтобы сделать его маркизом. Ему всего тридцать лет.
– А я могу утверждать, – сказал барон Стош, – что это сын Ротенгейма, мюнхенского купца, который перед смертью купил для своего сына баронство Шенинг.
– Это путешественник, – возразил барон Эймар, – и он не может быть моложе пятидесяти лет.
– Кто бы он ни был, – продолжил лорд Гэй, – а он, храбрец, спас мне жизнь, убив тигра.
– Мориа прав, – сказал король, – этот чародей насмехается над нами, но посмотрим, как он справится с бриллиантом. А теперь, милостивые государыни и государи, так как случай позволил вам узнать меня, я прошу вас сохранить в тайне мое инкогнито до конца бала.