Рыцарь-м*дак

Мурыгин Николай

– Вы бы хотели стать героем своей книги?

Она с большим удовольствием использовала насмешку и пренебрежение в интонациях.

– Слушайте, я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что я за человек. В какой-то момент каждый должен сесть и задуматься о том, что происходит внутри. Понять, что заставляет тебя по утрам просыпаться, делать то, что делаешь. Это одно из самых доступных знаний. Можете считать, что я пошёл по лёгкому пути. Не стал выдумывать своей Вселенной, своих героев, магию и конфликт, просто взял их из своей жизни и немного приукрасил.

– Вы так видите свою жизнь? Кажется, у Вашего героя нет цели в жизни, у Вас так же?

То, что она делала, оказалось довольно умно. Задавая вопрос, она вкладывала свое

отношение ко мне в интонацию, но не проговаривала. Как только наше интервью превратится в расшифровку на бумаге, её слова станут словами беспристрастного журналиста, а мои ответы будут казаться ответами человека, который слишком болезненно реагирует.

– Я живу жизнью рок-н-рольщика без рок-н-ролла. Громко, ярко, отмахиваясь от проблем. Вчера не имеет значения, завтра никогда не настанет, каждый день – последний сегодня. Кто-то посвящает жизнь служению стране, Богу, фирме, науке. Кто-то всю жизнь ищет свою гавань, мечется от пристани к пристани, а погибает, так и не найдя. Наделив свое существование хоть каким-то смыслом, ты обрекаешь себя на невозможность достижения. Твоя цель вечно маячит на горизонте, но, сколько ни иди навстречу, она всё там же. Жизнь многих – иллюзия восхождения, но если у горы нет верхней точки, чем спуск отличается от подъёма? Понимание этих вещей дарит мне свободу, я зависим от физиологии, но чем эта зависимость хуже любой другой?

Журналист что-то пометила в блокнот, поправила очки и продолжила.

– Хорошо, допустим, Ваша жизнь именно такова. А как Вы относитесь к тому, что Вас читают в основном подростки? Книга, посвященная сексу, наркотикам и алкоголю учувствует в воспитании молодых людей. Как Вы думаете, это норма?

– Хотите возложить ответственность за формирование ложных идеалов на меня?

– Нет, что Вы, я только хочу понять, осознаете ли Вы свою социальную роль.

– Ну, во-первых, не я первый, не я последний. Книг со схожей тематикой масса. Вышел не один десяток фильмов и сериалов, где главный герой – сомнительная личность, при этом вызывает симпатию. Я просто сделал то, что смог – написал и продал свою историю. Я не называю свой роман великим, это этап в моей жизни и лишь мгновение для индустрии. Стыдно ли мне за него? Нет. Считаю ли я, что люди делают правильно, покупая это? Не моё дело.

– Значит, считаете, нет смысла пытаться использовать во благо рупор, попавший Вам в руки?

– Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Объективно я не способен ничему научить будущее поколение. Максимум могу показать картинку со своим изображением и сказать: не надо делать, как дядя, это утащит вас в пропасть. Я не знаю ничего за доброе-светлое, я знаю за грязное и приятное. То, что это потребно, не моя вина.

– Не Ваша лично, но невозможно отрицать коллективную ответственность, она разделена между всеми, кто писал и пишет подобные вещи, кто их издает, кто продает и конечно, тех, кто читает.

Давить на общественную мораль – беспроигрышный вариант.

«Хорошо, что никто в моей книге предсмертной записки не оставил или ещё чего похуже, она бы с радостью и это использовала».

– Хорошо, давайте по-другому: я принимаю часть этой самой коллективной ответственности, понимая, что в моей власти на короткое время оказалось некоторое количество симпатизирующих умов. Я понимаю и принимаю это. Но делать с этим решительно ничего не намерен.

– Не кажется ли вам, что это недостойно, для писателя, в вашей власти сделать мир лучше.

– А Вам не кажется, что Вы много на себя берёте, занимаясь распределение вины?

– Нет, – ответ короткий и безапелляционный.

Воздух вокруг стола сгустился.

– Знаете, на кого Вы сейчас похожи, Елизавета? – мне чуть надоело сидеть в глухой обороне, хотелось как можно скорее прекратить этот разговор. – Я как-то в одной из социальных сетей наткнулся на статью про новые инвалидные коляски, которые можно

было бы интегрировать в одноместный автомобиль для людей с ограниченными возможностями. И первым комментарием под этой статьей какой-то мужик написал: «Вот, во что деньги надо вкладывать, а не в новый IPhone!». Это невыдуманный пример. Вы сейчас обвиняете в том, что у нас дерьмовые коляски тех, кто делает телефоны, а я на это снова отвечаю – не мои проблемы. Более того, будь у меня возможность сказать только одну вещь всем людям на свете, я бы не стал заниматься пропагандой, а сказал бы, что-то вроде «не живите скучной жизнью, делайте только то, что хочется».

– Пример про коляски довольно красочный, спасибо, думаю, наши читатели оценят, – она не теряла самообладания, – но, допустим, Вы смогли это сделать, смогли достучаться, и Вас услышали, и раз уж мы фантазируем, давайте представим, что Вас не только услышали, но ещё и решили последовать данному совету. Как думаете, что случится?

– Многие люди решатся, наконец, на поступки, на которые они не могли найти сил. Уволиться с нелюбимой работы, сунуть в морду начальнику, заняться собой, развестись, наконец выставить из дома сына-пьяницу иждивенца. Институт семьи и брака в этом случае больше всего пострадает, конечно, уж слишком многое в нём держится на какой-то условной морали. Много интересного и не очень хорошего произойдёт. Люди впервые услышат о себе то, что о них думают на самом деле. Зато больше никто не будет вправе обвинить другого в собственном несчастье.

– И Вы готовы взять на себя за всё это ответственность? И это я на себя много беру?

Я был на пределе, а потому заговорил совсем тихо.

– Я готов сказать это людям, а действовать или нет уже дело каждого, – Елизавета покачала головой. – Вы словно не слышите меня. Знаете выражение «смотреть со своей колокольни»? Каждый из нас часть своей жизни тратит на постройку этой самой колокольни, и мы видим мир ровно таким, какой открывается с её высоты. Кто-то тратит жизнь на то, чтобы сделать башню как можно более высокой. Есть те, кто украшает башню узорами. Но есть и третьи, которые, выстроив свою, начинают ходить в гости к соседям – так картина мира формируется более реалистично, именно те, кто ходит от башни к башне, способны понять, что их колокольня не даёт увидеть мир во всех красках. Остальные всю жизнь проводят в спорах о вещах, которые видят под разным углом. Как мы сейчас с Вами. Способность забраться на чужую башню есть способность к принятию, пониманию, назовите как угодно. Только Вы, хоть убейте, не желаете покидать свою вышку. Хотели услышать моё мнение относительно моего вклада в развитие неокрепших умов? Вы его получили! Я понимаю ответственность, но кладу хер на это, говоря себе громко по утрам перед зеркалом: «Не мои проблемы». К чему эти надменные нравоучения?

Елизавета лишь презрительно фыркнула.

– Как умело под безразличием Вы прячете трусость и нежелание ни за что отвечать в своей жизни.

Я сорвался, она победила.

– Бляяяя, если к Вашему возрасту я стану таким же упёртым, надеюсь, найдётся добрый человек, который меня застрелит.

Согласен, про возраст было низко, но иногда я забываю подумать, прежде чем сказать.

Слова достигли цели. Журналист замолчала. Она сверлила меня взглядом, отступать было поздно, я тоже не отводил глаз. Вопрос возраста, видимо, стоял даже актуальнее, чем я мог предположить.

«Интересно, сколько же ей лет?»

Молчание прервал щелчок кнопки диктофона – только сейчас я заметил, что она записывала, почему-то на плёнку и, похоже, та закончилась. Инстинктивно среагировав взглядом на источник звука, я проиграл. Елизавета откинулась на кресле, теперь она смотрела в сторону выхода.

Внутри меня родилась и возрастала маленькая подлая радость: мне удалось стереть с её лица это надменное выражение лица.

Наконец, она произнесла громко, чётко, ёмко.

– Мудак!