Рыдания усопших (сборник)
Шрифт:
Когда через одну-две минуты дверь палаты открылась и появилась медсестра, пациент вздрогнул, словно выдернутый внезапным шумом из мира грез и повернулся.
Как вы себя чувствуете, господин Шписс? Вы долго спали и, должно быть, голодны? До обеда еще два часа, но я велела оставить Вам кое-что из завтрака. Желаете кофе или чай?
Больной медленно покачал головой.
Нет, благодарю вас, я не голоден. Прошу Вас лишь вернуть мне мои сигареты и зажигалку, я покурю на балконе.
Пришла очередь медсестры качать головой.
Сожалею, господин, но на балкон вы пока выходить не можете. Я буду выдавать Вам по одной сигарете из Вашей пачки, но курить вам придется в специально отведенной для этого комнате, в присутствии кого-то из персонала.
Почему такие
Не расстраивайтесь на этот счет. Просто суицидальные пациенты находятся у нас под более бдительным наблюдением и любые предметы, годящиеся для того, чтобы причинить вред себе или окружающим, должны быть у них изъяты. С балкона можно спрыгнуть вниз, а сигаретой нанести ожог, поэтому меры предосторожности необходимы. Но как только доктор исключит опасность агрессии и разрешит Вам покинуть палату наблюдения, все эти ограничения будут сняты.
Шписс кивнул головой в знак того, что понял объяснение и смирился со своей участью, и покорно проследовал за подошедшим санитаром в курилку, где в плотной завесе табачного дыма выкурил одну за другой три сигареты. Он был неразговорчив, на вопросы санитара отвечал односложно и смотрел большей частью в одну точку. Сидя на табурете, он уперся локтями в колени и понурил голову, приняв совершенно несчастный вид. Докурив, он долго гасил в пепельнице окурок, обжигая пальцы, затем встал и попросил отвести его обратно в палату. Обычных вопросов изолированных пациентов из серии «когда придет доктор?» или «на каком основании меня здесь заперли?» он не задавал, так что у сопровождавшего его санитара создалось впечатление, что собственная судьба этого странного малого больше не интересует.
В палате Шписс вымыл руки и приправил постель, на которую тут же и лег, заложив здоровую руку за голову. Наблюдавший за всем этим по монитору доктор Коршовски решил, что время настало, и попросил персонал привести пациента в кабинет главного врача (Убертус также изъявил желание присутствовать). Помимо этих двоих в кабинете находилась одна из молодых практиканток, искренно восторгавшаяся методами работы и знаниями Коршовски.
Несколько минут спустя в кабинет вошел пациент, спокойно и уверенно, словно проделывал это каждый день. Ни в движениях его, ни во взгляде не было и намека на агрессивность, но и понурая апатия, которую он демонстрировал после пробуждения, не являлась более его отличительной чертой. Он деловито переступил порог, как это делают, входя в какое-нибудь учреждение, и уселся на первый подвернувшийся ему стул, приняв ничем не примечательную позу. Он успел причесаться и выглядел теперь довольно сносно, несмотря на щетину, избавиться от которой ему удастся лишь после отмены «закрытого» режима, когда он сможет получить бритву.
Понаблюдав некоторое время за жестами и мимикой вошедшего, доктор Коршовски начал беседу.
Здравствуйте, господин Шписс. Мое имя Коршовски, а рядом со мной мои коллеги доктор Убертус и Лина. Если не возражаете, для начала я хотел бы задать Вам несколько так называемых организационных вопросов…
Здравствуйте, доктора и вы, Лина. Давайте как можно скорее покончим с формальностями. Я знаю, о чем сейчас пойдет речь, поэтому сразу подпишу, что я согласен на обследование и лечение, разрешаю рассказывать обо мне другим вашим коллегам и не имею ничего против того, что эта милая девушка будет записывать наш разговор на диктофон. О том, что эта запись будет использоваться исключительно внутри этого учреждения, и о том, что я имею право не говорить на темы, которые мне неприятны, я оповещен. Ведь именно эти «организационные вопросы» хотели вы мне задать, доктор Коршовски?
Тот не мог не улыбнуться.
Вы угадали, господин Шписс. Но теперь, когда вы так ловко перевернули все с ног на голову, в этом нет необходимости. Лина даст Вам бумагу на подпись.
Пациент не глядя расписался в местах, указанных ему разноцветным ногтем Лины, и вновь поднял голову на Коршовски.
Я ранее не бывал в психиатрических клиниках, если вы об этом хотите спросить, но все эти процедуры одинаковы в любом отечественном лечебном
Коршовски и Убертус понимающе переглянулись. Сколько раз уже слышали они нечто подобное от пациентов, мозг которых был просто поедаем злыми собаками – симптомами шизофрении, сколько проникнутых болезненным бредом откровений узнали они от своих подопечных! Ведь бред, в конце концов, тем и отличается от идеи-фикс, что неподвластен ни рассудку, ни логике, ни переубеждениям, сколь бы последовательными и подкрепленными доказательствами они ни были. И лишь открытые в пятидесятых годах прошлого века нейролептики позволяли привести разрушенное восприятие реальности этих людей в мало-мальски удобоваримый для общества вид.
Ну, что ж, господин Шписс, мы ведь для того и пригласили Вас сюда, чтобы разобраться, насколько Ваше состояние болезненно, дружески распахнув ладони ответил Коршовски. – Быть может, Вы и впрямь лишь неверно истолковали для себя какое-то неизвестное вам явление, и ни о каком психозе тут речи не идет! Кстати, насколько все это опасно? Не желаете ли Вы, случаем, предпринять какие-либо меры для спасения… мира или человечества?
Он перегнул, и Убертус бросил на коллегу предостерегающий взгляд. Пациент мог заподозрить издевку в словах Коршовски и вновь впасть в буйство. Однако ничего такого не произошло. Шписс лишь чуть улыбнулся и ответил:
Я понял вашу мысль, доктор. Но, пожалуйста, не беспокойтесь – до этой степени сумасшествия я еще не дошел. Да и то, что я хочу рассказать, никаким образом никого не задевает – даже, пожалуй, меня самого, и никакой опасности, насколько я могу судить, не представляет. Мало того, я и в самом деле не исключаю той версии, что психически болен, но прошу вас перед постановкой окончательного диагноза разобраться, что во всей этой истории правда, а что – болезненные фантазии. Можете Вы мне это обещать?
Разумеется, господин, разумеется, подал голос Убертус. Я – глава этой клиники и не допущу, чтобы кто-то чувствовал себя нами обиженным.
Хорошо, Шписс пригладил волосы. – Тогда слушайте.
«Как Вам, должно быть, уже известно, во второй половине девяностых годов прошлого столетия я изучал провинциально-римскую археологию и антропологию в Инсбруке и был настолько увлечен избранной мною наукой, что не нуждался ни в комфорте, ни в деньгах. Все мои скромные доходы я тратил на книги, которые не мог отыскать в библиотеках, и снаряжение для археологических экспедиций, членом которых неизменно являлся. Каждое лето и начало осени я проводил в походах, был занят раскопками и исследованиями, а зимою не пропускал ни одной научной конференции на интересующие меня темы, проходившей в Европе. Впрочем, все это не так важно и прямого отношения к приведшим меня сюда обстоятельствам не имеет, однако Вы должны знать, что я, на основании своего опыта в поисках таинственного, не так уж слаб характером и душою, чтобы позволить всякого рода неожиданностям выбить меня из колеи и заставить бредить. То, что нам иной раз случалось находить в наших экспедициях, и трудности, которые пришлось преодолевать, сделали из меня человека скорее невосприимчивого к чудесам и скупого на фантазии. Потому я и настаиваю на том, что рассказ мой о событиях последних дней – чистейшая правда, а не болезненный симптом.