Рыдания усопших (сборник)
Шрифт:
В ванной комнате никого не было. Дверь оставалась распахнутой, и через порог был виден коридор и уходившая наверх, к чердаку, лестница в конце его, но привидение исчезло, словно это и в самом деле была галлюцинация. Если это так, то к зрительному обману восприятия добавился еще и обонятельный, так как на мгновение мне показалось, что в воздухе витает сладкий запах гниения, сродни тому, который я почувствовал некоторое время назад при раскупорке полиэтиленового Мартининого «савана». Мне вновь стало жутко. Так дальше быть не может надо избавиться от тела. С испорченным настроением я вышел из дома, стараясь убедить себя, что лишь мое нервное расстройство – причина пережитого мною во время утреннего омовения. При свете дня, в сутолоке, мне это частично удалось и, вернувшись домой ближе к вечеру, уставший и слегка хмельной, я уже почти не
Мне снилась Мартина. Не та Мартина, что теперь обреталась на чердаке моего дома, но та, с которой вместе я – чего уж там! – пережил немало приятных минут, вкушая размеренное спокойствие семейной жизни и наслаждаясь маленькими радостями, которые это спокойствие приносило. Вот и сейчас, во сне, запах приготовленного супругой утреннего кофе возбудил мой мозг, будучи таким отчетливым и реалистичным, словно ничего в жизни не изменилось, и я, после пробуждения, вновь получу удовольствие от чашки этого ароматного напитка. Помню, я никогда не мог, окутанный сладкой утренней дремой, поймать момент, когда Мартина встает с постели и отправляется приводить себя в порядок и на кухню, расположенную аккурат под нашей спальней, чтобы приготовить завтрак любимому, как я тогда лгал себе, мужу. Когда я открывал глаза, ее уже не было, жалюзи были чуть приподняты с целью пропустить внутрь спальни порцию лучей утреннего солнца, а снизу, через открытую дверь, доносился дурманящий запах Мартининого кофе.
Вот и теперь, проведя ночь в одиночестве и грезах о прежней идиллии, я проснулся от этого запаха, который, доносясь, как обычно, из кухни, настолько раздражал мой Nervus olfaktorius, что сон сняло как рукой, и я, ошалелый и ничего не понимающий, опустил ноги на пол и замер в попытке привести в порядок мысли. Разумеется, я сразу же вспомнил об истинном положении вещей и, прежде всего, о том, что кофе в моем доме варить было больше некому, а потому дразнящий его запах следовало вновь отнести к галлюцинациям, как бы неприятно это ни было сознавать. Видимо, я все же нездоров. Помассировав виски, я постарался воспринять окружающее «с чистого листа» и вновь робко потянул носом. Запах не исчез. Напротив, он усилился, призывая меня, как в старые времена, спуститься в кухню. Теперь мне уже казалось, что я слышу и позвякивание посуды внизу, характерное для манипуляций по приготовлению завтрака и столь обыкновенное в моей прежней жизни с Мартиной. К этим звукам примешивалось еще шорканье домашних тапочек по паркету, сопровождавшее в прошлом передвижения моей жены от плиты к столу. Три шага туда, три обратно… Три туда… Хватит! Я вскочил и, как был, в одних трусах, бросился вниз по лестнице, стремясь во что бы то ни стало положить конец этому кошмару, вызванному, безусловно, моим болезненным состоянием. В том, что я «слетел с катушек», у меня теперь сомнений не было, а запакованная в целлофан покойница использовала мое сумасшествие для своей гнусной мести.
Ворвавшись на кухню я, натурально, не обнаружил там ни следа померещившейся мне кулинарной активности: мебель и посуда стояли точно так, как я их вчера оставил, а аромат свежесваренного кофе уступил место запаху пустоты, состоящему из струйки беспризорного сквозняка да легкого потяга пыли. И было что-то еще. К вышеперечисленному настойчиво примешивался слабый, но, тем не менее, отчетливый запах гниющей плоти. Тот самый запах, что мог исходить только из находящегося двумя этажами выше полиэтиленового кокона.
Я в измождении опустился на стул, начиная чувствовать себя загнанным в ловушку зверем, могущим найти конец своим страхам лишь в неминуемой смерти. Неужели это все – плоские шутки моей совести? Может ли быть, что мое подсознательное раскаяние столь велико, что я сам съедаю себя изнутри, стремясь к самопокаранию? За что судьба так немилосердна ко мне? Я не сумел сделать карьеру, мне не удалось создать нормальную семью, в истории с женитьбой я выставил себя на посмешище, и даже злодея из меня не вышло. Сплошные неудачи. И если сейчас я позволю происходящему накинуть петлю на мой рассудок, то грош цена всей моей жизни. Выйдет, что мои родители рожали и кормили меня зря.
Рассуждения мои были прерваны самым безобразным образом: в душе включили воду. Я вздрогнул и, потеряв нить мысли, обратился в слух. Сомнений быть не могло – там кто-то мылся, что нетрудно было заключить из характера доносящихся оттуда звуков. Плюс ко всему, моющийся еще что-то не то бубнил, не то напевал себе под нос, подобно
Пение под аккомпанемент струящейся воды стало громче. Теперь я уже мог разобрать отдельные слова. Это была песня, которую почти всегда напевала в душе Мар… моя жена – не очень-то разнообразная в своих привычках дама. Что-то вроде: «…и построим мы вместе уютное гнездышко…». Ну что ж, для нее гнездышко я уже построил. Однако же ей там, пожалуй, не слишком уютно, иначе разве стала бы она столь истово донимать «архитектора»?
Я вздохнул и поднялся, с неохотой направившись к ванной комнате, почему-то избранной покойницей для ее очередной мертвяцкой истерики. Страха у меня не было, ибо я был уверен, что и на этот раз ничего там не обнаружу, да и измотан я был к тому времени уже настолько, что нервная система моя словно одеревенела и не желала больше реагировать на такого рода раздражения. Я поймал себя на мысли, что судьба моя, в сущности, перестала меня интересовать так, как раньше и, если мне суждено сгинуть в утробе прожорливой нечисти, то так тому и быть.
Мои предположения оправдались: по мере моего приближения к источнику беспокойства доносящиеся оттуда звуки становились все глуше и расплывчатей, а когда я дернул дверь ванной комнаты, иссякли совсем. Словно издеваясь надо мной, что-то утробно зарычало в трубах, и после этого все окончательно стихло.
Храбрясь, я, уверенности ради, прошелся по всем комнатам притихшего дома, заглядывая даже в те углы, которые обычно обходил вниманием, и громко ругаясь по поводу наглости привидений и собственной избыточной впечатлительности. Лишь на чердак я подниматься не стал, убедив себя в том, что там ничего не изменилось, и заглушив тем самым первые ростки проклюнувшегося страха. Я чувствовал, что просто не вынесу более вида треклятого рулона садовой пленки и торчащего из него бурого острия кола, проткнувшего мертвое тело моей неверной супружницы. Удивительно, но вдовцом я себя все еще не ощущал, несмотря на то, что со времени утраты моей «второй половины» прошло уже достаточно времени, чтобы свыкнуться с мыслью о наступившем одиночестве. Впрочем, и дом, хоть и выглядел теперь пустынно, осиротевшим не казался, храня в своих комнатах, комнатках и коридорах незримое присутствие чего-то. Чего-то неродного мне. Нечеловеческого.
К сожалению, описанными выше переживаниями мои злоключения не окончились. Сам дом, сами стены, казалось, подыгрывали терзающим и мучающим меня силам, словно видя во мне своего врага. Каждый угол, каждая трещина в плинтусе и каждая вещь, когда-то составлявшие привычное и родное мне окружение, выглядели теперь чуждо и даже зловеще. Я жил в вечном напряжении, каждую минуту ожидая какого-то подвоха или выпада в свой адрес. У меня возникло чувство, что все окружающее лишь выжидает удобного случая, чтобы растерзать или проглотить меня, а быть может, учинить надо мною еще более ужасную расправу. Но самое страшное было то, что я не имел ни малейшего представления, с кем или чем имею дело. Природа моего врага оставалась для меня загадкой, и загадка эта доставляла мне неслыханные мучения.
Когда пару дней спустя я, придя домой после рабочего дня, переступил порог опротивевшего мне жилища, в нос мне ударил резкий, как никогда прежде, тошнотворный запах тления. Он был столь острым и невыносимым, что я насилу сдержал приступ рвоты, зажав рукой нос и рот и инстинктивно отпрянув назад.
Поразмыслив некоторое время и придя к выводу, что дальнейшее выжидание ничего мне не принесет, я, пересилив себя и внутренне чертыхаясь, переступил порог еще раз. Запах как будто поубавился, должно быть, частично выветрившись через открытую дверь, так что я смог относительно спокойно оглядеться, не рискуя добавить к уже имеющейся вони кислый запах рвоты. Включив свет, я внимательно обследовал обстановку и, установив, что в ней ничего не изменилось, вновь обошел весь дом, скорее в угоду собственной браваде, чем с какой-то определенной целью. Что делала тут покойница в мое отсутствие? Зачем она тревожит меня и мой дом, снова и снова возвращаясь сюда и таская по комнатам свои гниющие члены?