Рылеев
Шрифт:
Корнилович трудился очень много. Его писания, печатавшиеся в 1820-х годах в журналах и альманахах (в том числе в «Полярной Звезде»), читавшиеся им на заседаниях Вольного общества, всегда отличались новизной, значительностью содержания и увлекательностью изложения; он, как и Карамзин (конечно, в меньших масштабах, но с полным своеобразием материала и стиля), соединял науку с литературой, добиваясь этим не популяризации истории, а углубления представлений о ней.
Многие статьи Корниловича были запрещены цензурой, в частности, прочитанная в Вольном обществе и 1821 году статья «О жизни царевича Алексея Петровича», где будущий декабрист предпринял попытку оправдания Петра, — он сближал его с Люцием Брутом, героем античной
В 1823 году Корнилович напишет «Жизнеописание Мазепы» — предисловие к поэме Рылеева «Войнаровский».
Итак, в 1821 году возникли те дружеские связи, о которых Рылеев мечтал. Он на «ты» с Глинкой, Бестужевыми, Корниловичем, Кюхельбекером, Сомовым, знаком с влиятельными журналистами Гречем и Воейковым, вместе издававшими в это время «Сына Отечества».
Рылеев служит в суде. Посещает заседания масонской ложи, Вольного общества любителей российской словесности. Бывает у Гнедича, к которому относится с почтительным восхищением и которому отдает на суд все свои новые стихи.
К этому времени прекратил свое существование декабристский Союз Благоденствия — решение о его роспуске было принято в январе 1821 года на Московском съезде. Почти сразу же возникло новое общество — Северное, в Петербурге. Прямой дорогой шел Рылеев на соединение с ним.
4
В конце мая 1821 года Рылеев уехал — до осени — в Подгорное, в Воронежскую губернию. С непривычки он устал от Петербурга, от всей этой интересной, но до крайности напряженной жизни:
…Едва заставу Петрограда Певец унылый миновал, Как разлилась в душе отрада, И я дышать свободней стал, Как будто вырвался из ада…В июне Рылеев провел некоторое время вместе с женой в Острогожске у городничего — брата Федора Глинки, Григория Николаевича, с которым он познакомился еще за два года до того. Это был просвещенный человек, жена его, как писал Рылеев друзьям, тоже «весьма любила литературу». Но там, в губернии и уездах, забыв на время о петербургском «аде», невольно попал он в другой, провинциальный ад, еще более свирепый.
Он писал Булгарину, имея в виду «род приказных», которых, как он сказал, бог, «карать не переставая» Россию, «повсюду расселил» вместо изгнанных татаро-монголов: «Ты, любезный друг, на себе испытал бессовестную алчность их в Петербурге; но в столицах приказные некоторым образом еще сносны… Если бы ты видел их в русских провинциях — это настоящие кровопийцы, и я уверен, что ни хищные татарские орды во время своих нашествий, ни твои давно просвещенные соотечественники в страшную годину междуцарствия не принесли России столько зла, как сие лютое отродие… В столицах берут только с того, кто имеет дело, здесь со всех… Предводители, судьи, заседатели, секретари и даже копиисты имеют постоянные доходы от своего грабежа, а исправники…»
Ада этого в старину не было. И в Острогожске жители некогда имели понятие о свободе и человеческом достоинстве. Чтобы доказать это, Рылеев углубился в историю города, начал писать очерк, быть может, он замыслил записку, предназначенную для правительства.
При царе Алексее Михайловиче Острогожск был вольным казачьим городом, целый век оберегали казаки границы Руси от ногайцев и крымцев, за что получили грамоты и разные права от Петра, Екатерины, Павла и Александра. «Не за излишнее считаю сказать, — писал Рылеев, — что на землях острогожских не видали крепостных крестьян до конца прошедшего
Рылеев попытался разобраться и в причинах экономического упадка края — бывшие вольные казаки обнищали. Торговля, животноводство, хлебопашество — все скатилось на самый низкий уровень. Рылеев утверждает, что этот упадок начался всего только «года за три пред сим», то есть с 1817–1818 годов. Называя разные причины этого, Рылеев говорит: «Могу ошибаться, но ошибаюсь как гражданин, радеющий о благе отечества». «Желательно, — пишет он, — чтобы попечительное правительство вникнуло и в другие причины теперешних несчастных обстоятельств края». Как на основную причину этого Рылеев указал на закрепощение свободных хлебопашцев, попавших под произвол помещиков и чиновников.
К тому времени, когда Рылеев взялся за записку об Острогожске, сильно повыветрился либерализм Александра I.
Еще в 1819 году Александр говорил, что «либеральные начала одни могут служить основою счастия народов». А осенью 1820 года он на конгрессе в Троппау заявил Меттерниху, что он «совершенно изменился», то есть перестал быть либералом. «Я люблю конституционные учреждения, — говорил он, — но можно ли вводить их безразлично у всех народов. Не все народы готовы в равной степени к их принятию». Он объяснял свою поддержку реакционных постановлений конгресса в Троппау тем, что необходимо «сдержать революционеров и не дать свободы духу анархии». Отсюда проистекала принципиальная невозможность нововведений, которые могли бы улучшить жизнь крестьян в России. Очень скоро, буквально через несколько месяцев, по поводу одного крупного крестьянского дела в Петербургской уголовной палате Рылеев столкнется с жесткой позицией императора — бывшего либерала — по отношению к русским крепостным.
Записку свою Рылеев, кажется, не окончил. Начало ее сохранилось в архиве Булгарина.
Исключительно плодотворным было лето 1821 года для Рылеева в отношении поэзии.
Созданное в это время послание к М.Г. Бедраге «Пустыня» — по форме подражание «Моим пенатам» Батюшкова, а по сути — взгляд на самого себя как бы со стороны, самооценка, проверка своих сил перед трудным походом.
В своем деревенском уединении («пустыне») Рылеев с «ложа» встает, «зарю предупреждая»:
И в садик свой идет Немного потрудиться, Взяв заступ, па грядах. Когда ж устанет рыться, Он, с книгою в руках, Под тень дерев садится.Как и Пушкин в «Городке» (1814), Рылеев очерчивает круг своего чтения: «Пушкин своенравный», «Батюшков, резвун, мечтатель легкокрылый», «честь и слава россов, как диво-исполин, парящий Ломоносов», «Озеров, Княжнин», «Тацит-Карамзин с своим девятым томом», «Крылов с гремушкою и Момом», «Гнедич и Костров со стариком Гомером», «Жан-Жак Руссо с проказником Вольтером», «Воейков-Буало», «Жуковский несравненный», «Дмитриев почтенный», «Милонов — бич пороков», «ветхий Сумароков», Богданович, идиллик Панаев, Державин…