Рюрикович 3
Шрифт:
Патриарх дернул головой, поймал отлетевший лоскут и уставился на ладонь. Его глаза расширились, а пасть широко раскрылась:
— Обосранными трусами швыряться? Вы совсем охренели, мерзкие черви?
Я не смог удержаться от прысканья. Пусть тело устало, пусть я еле-еле стоял на ногах, но ошарашенная морда патриарха стоила того. И это близкий слуга Бездны!
Такое унижение он вряд ли когда испытывал!
Патриарх взревел и выпустил из себя огромное количество огненной энергии, которая охватила близлежащий лес. Деревья загорелись, и пламя начало распространяться,
Я выставил Щит, заслоняя собой Токмака. В кустах тоже полыхнуло синеватым. За Годунова можно было не беспокоиться.
Василиски, осознавая опасность, решили объединиться. Они выпустили одновременно два потока ядовитой слюны. Они смешались в воздухе и образовали густое ядовитое облако. Облако окутало демона, и тот начал корчиться от боли, его кожа начала плавиться и трещать.
Ослабевший демон попытался вырваться из облака, но василиски не дали ему шанса. Они набросились на него, разрывая его тело когтями и зубами. Я присоединился, усилив Кольчугу Души до невозможности.
Когти рвали, клыки отрывали, меч вспарывал… Бой продолжался… Мы побеждали! Побеждали!
Наконец, после долгих минут борьбы, патриарх упал на землю, испустив последний вздох. Грохот от падения напоминал звук весеннего грома. Его рогатая морда была обращена ко мне, и я воспользовался этим, перерубив мощную шею в несколько ударов. Голова отделилась от туловища, откатившись в сторону и уставившись на первые проблески рассвета.
Василиски, победившие в страшном бою, остались стоять среди разрушенного леса, их змеиные тела были покрыты кровью и пылью. Они начали осматривать друг друга, зализывая открытые раны.
Я оглянулся на Токмака, на вылезшего из кустов Годунова, подтягивающего штаны. Бледный Годунов моргал, посматривая на затихающего патриарха.
— Мы победили, — проговорил я.
— Если кто узнает, благодаря чему это получилось сделать — лично вызову на дуэль! — проговорил Годунов.
— Да ну, таким не хвастаются, — хмыкнул Токмак.
Я кое-как подошел к лежащей возле медведя лисице. Она была ещё жива, но жизнь уходила из неё толчками крови из пасти.
— Я прощаю тебя, неизвестная служанка Бездны, — проговорил я. — Своими действиями ты заслужила прощение.
Она попыталась поднять морду, но я покачал головой и положил ладонь на её лоб:
— Если увидишь Потапыча, передавай ему привет! Беги на волю, теперь ты свободна…
Лисица слабо тявкнула, а потом попыталась высунуть язык и лизнуть меня. Я протянул ладонь. Шершавый язык коснулся кожи, а в следующий миг моё сознание решило покинуть уставшее тело.
Горящая земля закружилась, почерневшая трава ринулась в лицо…
Глава 31
Шум леса ударил по ушам. В ноздри шибанул запах прелых листьев и мокрой травы. Я открыл глаза и вскочил на ноги. Неожиданно это действие оказалось легким, почти невесомым, как будто я всплывал с морского дна.
Я быстро огляделся, готовый к любому развитию событий. Однако, событий вокруг не было. Был лес. Суровый, дремучий, осенний лес. Верхушки богатырских деревьев
И как же я тут оказался? И главное — где все? Куда все подевались?
Среди этой зловеще молчащей тишины не было никакого намека на то, что здесь вообще ступала нога человека! Природа словно взирала на меня, неожиданно появившегося здесь, как на непонятное двуногое создание, ни коим образом не приспособленное к выживанию среди поросших мхом стволов.
И что это за одежда? Вроде бы красный комбинезон с такими же сапогами, но всё слито воедино. Не сковывает движений и не пропускает холод. Бардовский свитер закрывает горло, мягко щекоча подбородок. Я такие носил только при охоте в северных районах нашей необъятной Родины. Может, снова попал в тайгу?
Я негромко позвал:
— Годунов? Ермак? Тычимба?
Даже мой верный слуга не отозвался. Только зашумел ветер в кронах, словно деревья возмущались нарушением ночной тишины.
Далеко от меня мелькнул огонёк. Я невольно двинулся туда. Ноги оскальзывались на мшистых корнях, но сапоги держались крепко, не пытались застрять между стволами корней.
Огонёк понемногу приближался. Я невольно хмыкнул — если бы вокруг была зима, а в моих руках покачивалась корзинка, то запросто мог бы выскочить на поляну, где трындели за житие-бытие двенадцать месяцев.
Но нет. Месяцев не было. Стволы деревьев расступились, представляя моему взору небольшую полянку. В центре этой поляны, окруженной вековыми соснами и елями, трещал и потрескивал яркий костер. Его языки пламени жадно пожирали сухие ветки, разбрасывая вокруг искры. А те, словно маленькие светлячки, танцевали в воздухе свою короткую польку-бабочку. Тепло от огня мягко обнимало все вокруг, создавая уютную атмосферу среди дикой природы.
Возле костерка, на древнем пеньке сидела пожилая женщина в старой, но теплой телогрейке. Ее седые волосы были аккуратно собраны под платок, а морщинистое лицо освещалось мягким светом костра. В руках она держала кружку с горячим чаем, от которого поднимался парок, смешиваясь с дымом от костра. Женщина неторопливо отхлебывала чай, наслаждаясь теплом и покоем этого места.
Я встал на краю освещённого круга и… ничего не случилось!
Костер продолжал гореть, наполняя воздух запахом смолы и дыма, а женщина продолжала сидеть, погруженная в свои мысли. Тайга жила своей ночной жизнью, а старушка была лишь маленькой частью этой великой гармонии.
— Простите, бабушка, — проговорил я. — Не хотел бы вас напугать, но…
— Присаживайся, Красный, — неторопливо ответила старушка, продолжая глядеть в костёр. — Присаживайся, в ногах правды нет. Правда, и в заднице её маловато.
Голос её звучал бесстрастно, как будто ничего сверхъестественного не происходило. И что всё было в порядке вещей.
Я подошел ближе. Что-то мне не понравилось в этой старушке, так храбро встретившей путника в ночной тайге. Впрочем, мне всё тут не нравилось. Я не должен быть тут! Сейчас я должен быть там, среди горящей поляны, рядом с…