Рыжая птица удачи
Шрифт:
И теперь она сидела, поджав под себя ноги, пыталась успокоиться и пойти наконец спать. Часы показывали два часа ночи. Ника вдруг подумала, что на Каджеро, в Солнечном, ещё даже сумерки не наступили. С чего вдруг эта неуместная сейчас мысль о доме? Нервы, всё нервы. Возвращайся скорей, Пашка…
Ника тряхнула головой и решительно соскочила с дивана. Надо выпить успокоительного. Она редко прибегала к лекарствам, зная, что в большинстве случаев её организм в состоянии справиться с недомоганиями сам, но сейчас поняла, что это просто необходимо.
Этот запах… Аромат его сигарет, такой уже знакомый и приятный, хотя она ненавидела запах табака. Любой другой, но не этот. Тонкий след одеколона — того, который они вместе выбирали месяц назад в магазине. И едва уловимый запах его кожи. Ника уткнулась лицом в лёгкую ткань, глубоко вдыхая, с трудом подавляя желание расплакаться. Потом решительно выпрямилась, повесила рубашку обратно и закрыла шкаф. Он приедет если не сегодня, так завтра. Нечего тут реветь. Выпить успокоительного — и спать.
— Ника…
Ника резко обернулась. В дверях спальни стояла Рита, придерживаясь за косяк одной рукой. Большие глаза, в которых ни следа сна, смотрят удивительно живо, хотя тоски в этих глазах хватило бы на них обеих, но это была живая тоска. Сегодня днём Рита опять была как будто не здесь, не слышала Нику, не отвечала. А сейчас, кажется, пришла в себя. Судя по времени, это мог быть первый признак приближения «ломки».
Ника встряхнулась.
— Тебе плохо? — она шагнула к девушке, приобняла её. — Хочешь чаю?
— Я уснуть не могу, — пожаловалась Рита, зябко поводя плечами. — Хочу.
Ника мягко увлекла её в сторону кухни.
Пока закипал чайник, она достала из аптечки успокоительное для себя и маленький шприц-пистолет с ампулой вербатомина — для Риты. Этот синтетический препарат, заменяющий для неё реон, был сейчас единственным выходом, пока нет возможности проводить настоящее лечение.
Ника молча сделала укол. Пока девушка, закрыв глаза, приходила в себя, так же молча приготовила две чашки чая — Ритин любимый, малиновый, и себе — слабый мятный. Поставила чашки на стол и присела напротив Риты.
— Ника, — вдруг тихо произнесла та, не открывая глаз. — Ника, ты прости меня.
— Мне нечего тебе прощать, — отозвалась она, подавив вздох.
Рита открыла глаза.
— Я вижу. Ты тоскуешь по нему каждый день, каждый час, каждую минуту. Я всё понимаю, — она помолчала и невесело усмехнулась. — Когда могу.
Ника пожала плечами, больше отвечая своим мыслям, чем Рите.
— Да, конечно, я по нему скучаю. Как и ты по Диме, наверное. Но они скоро вернутся, и мы все будем вместе. Знаешь, это всегда так — мужчины уходят на охоту, а женщины ждут в пещере, — она улыбнулась, но Рита на улыбку не ответила.
— Паша любит тебя, —
И вдруг расслабленность исчезла. Рита подобралась, подалась вперёд, глядя на Нику ясными отчаянными глазами, и торопливо заговорила, уже не тихим полушёпотом тяжелобольной, а твёрдым, звенящим голосом.
— Я скучаю, да. Но не знаю, по кому. И не знаю, могу ли я скучать… Ника! — она протянула руку и резко схватила Никину ладонь, безвольно лежащую на столе. — Ника, я не знаю, как мне жить!
Ника ощутила, как сильно стискивают её руку эти тонкие пальцы. Как тогда, при знакомстве. И ещё она поняла, что сейчас рядом с ней сидит та самая девушка, о которой ей столько рассказывали ребята — не наркоманка под кайфом, не заторможенная девочка-растение с пустым взглядом, а живая, настоящая Рита.
— Я же не могу вам в глаза смотреть! Когда прихожу в себя, как сейчас, вспоминаю всё, что было, я жить не хочу! Ты, Паша, Димка… Особенно — Димка. Я же вся как в грязи вывалянная. Знала бы ты, знал бы он!
Рита словно захлебнулась словами, выпустила руку Ники, села прямо. Глядя в чашку с остывающим чаем, продолжила говорить, уже тише, но так же страстно.
— Я его ненавижу. Люблю, когда его нет, и ненавижу, когда он рядом. Иногда ненависти нет, есть только любовь — но это так редко! Я боюсь его, Ника. А ещё я боюсь засыпать, — Рита заметно вздрогнула, но упрямо продолжила: — Во сне приходит он. Тот, другой. Он приходит всегда ночью, и только для того, чтобы сделать мне больно. Я кричу, просыпаюсь, вас пугаю. А засыпаю обратно, и он снова тут. У него отвратительные глаза, я такие ненавижу. Но когда он надевает маску, они становятся другими. Теми, которые я люблю.
Рита говорила всё быстрее, жарче, и Ника боялась её перебить — сейчас Рита рассказывала ей не просто свои кошмары, она открывала те тайны, которые они с ребятами отчаялись понять.
— Мне страшно. Он уходит, но остается. Грань стерлась, нет различий. Ночью он приходит, как всегда приходил, а потом остаётся Димка. Я не могу… Не могу забыть, не могу не думать о нём, когда Димка рядом. Он всегда со мной… Что мне делать, что, как от него отделаться? Я жить не хочу, Ника! Димка меня ненавидит. Он всегда знает, что я чувствую. Он знает, что я не могу с ним… ничего не могу…
Эти полусвязные обрывки уже мало походили на речь той Риты, что только что хватала её за руку. Это нормально для её теперешнего состояния, такие скачки в восприятии реальности. Но одно дело вспоминать теорию, говорящую, что это нормально, а другое — видеть эти глаза и слышать то звенящий, то глухой отчаянный голос девушки, пережившей кошмар, который был для неё явью.
Ника встала, подошла к Рите, присела рядом и положила свою ладонь на её руку, сжатую в кулак.
— Расскажи мне, — тихо попросила она, заглянув в тревожные глаза. — Расскажи, отдай мне твой страх. Поделись…