Рыжик

Мачальский Дмитрий Викторович

Замолкло орудие слева... Обойдут ведь!.. Ах, чтоб тебе!.. Не достать отсюда... "Хлопцы - на прямую наводку! Быстрей! Взяли, ну!!!" Во-о-от! Теперь как на ладони. Заряжай, выстрел, есть!.. Заряжай, выстрел, получил! Заряжай... Чёрт! Ещё один - обнаружил нас, крутит башней, наводит... А у меня - ни окопа, ни бруствера... только... Снаряд! Снаряд!!! "Хлопцы! Родимые! Не покиньте! Не дайте врагу клятому раскатать всмятку. А уж я не подведу, не промахнусь! А уж я за вас!.." Выстрел!!! Есть!!! Хлоп..."

...Рвущий на части грохот взрыва вышвырнул Люду

обратно - туда, где светило Солнце, зеленели деревья... и никто никого не убивал.

"Не надо вам это... никому не надо..." - устало прошелестело вдогонку.

– Мать-перемать...
– Люда обнаружила себя привалившейся к щиту и, как заведенная, твердящую: - Мать-перемать... мать-перемать...

По-прежнему стояло на постаменте старое орудие, лазили по станинам малыши, но, несмотря на их визги, было тихо, убийственно тихо после жуткого грохота того давнего боя... Целую минуту тихо... а потом Миклуха заплакала.

Всю обратную дорогу они с Миклухой потрясённо молчали: малАя - перестав тоскливо всхлипывать от пережитого ужаса, Люда - не в силах передать ни словами, ни мыслями накал того давнего боя. Нет, она видела, конечно, фильмы... И настоящие фильмы! Но чтобы так - изнутри, просто и страшно... Люду начинало трясти от одного воспоминания. И первая паническая мысль "чтоб я ещё хоть раз что-нибудь тронула!" постепенно перешла в спокойную констатацию "я никогда больше не смогу смотреть фильмы о войне".

Так они и добрались до дома.

А дома их ожидала новость - в актовом зале устроили дискотеку. Из его окон сверкала цветомузыка, гремела звукомузыка и даже перед входом толпился народ. В другое время и в других условиях это стало бы для Люды приятным сюрпризом, но не сейчас, когда у неё из несбыточного осталось только одно желание - брыкнутся без задних ног на кровать. И даже робкое "Лю... Лю...", она пресекла решительным "Мама (оййй, опять вырвалось!) уста-а-ала..."

Небольшое препятствие на входе Люда не сочла серьёзным - ну подумаешь, парни кучкуются... Ну, двери все обступили... Ну, матерятся... Ну, за грудки друг друга шарпают... Мне что ль морду бьют?! Прорвёмся!

"Ага! Легко сказать..." - поняла она, подойдя вплотную к спинам, загородившим двери.

Спины стояли стеной. Люда сунулась было между ними, но её тут же толкнули, отдавили ногу и... выпихнули обратно! "Ну, ваще! Я домой попаду сегодня?!" - обозлилась она и, недолго думая, заорала дурным голосом:

– ОСТОРОЖНО!!! ВЕДРО С БЕЛОЙ КРАСКОЙ!!!

Народ шарахнулся, ошалело оглядываясь в поисках этого апокалипсического ведра, и Люда решительно втиснулась в проход:

– Па-астаранись!
– протолклась она в середину.
– Что за шум, а драки нет?

– Людка?! Мила?! Рыжая?!
– ответили ей почти одновременно знакомые голоса.

– О, привет!
– Люда оторопело замерла, и классическая фраза сорвалась сама собой: - А чё эт вы тут делаете?

Сцена, открывшаяся перед нею, "плакала" за кистью художника-баталиста. На переднем

плане добрый молодец Олежка рвался на битву со злом. Вся его устремлённая вперёд фигура как бы говорила: "Держите меня семеро!" Этих "семерых" изображал Эдик и, несмотря на значительный численный недовес, его маломощных сил почему-то хватало. А хватало их, наверное, потому, что всё "зло" загородил своими былинными плечами Матвий. Но Люда даже ойкнуть по этому поводу не успела - Матвий отодвинулся, и она упёрлась глазами в расстёгнутый "до пупа" вОрот рубашки какого-то на редкость высоченного парняги...

"О-о-о..." - прошлась она взглядом вверх, пока не обнаружила над всем этим ещё и голову. Голова с наглой ухмылкой - сверху вниз разглядывала её, мелкую, и Люда поспешила прошмыгнуть мимо:

– Простите-подвиньтесь, я не местная...
– влазить в мужскую разборку никакого резона не было.

Она уже почти прошла, как вдруг "проснулась" Миклуха:

"О, злоб!
– вдруг встряла деточка и с непонятным энтузиазмом предложила: - Лю, а давай его опять стукнем?!"

"Его - кого?
– удивилась Люда, шагнув к распахнутым дверям общаги.
– Парнища того? Оставь Матвийчыку!
– она сделала ещё шаг, уже предвкушая долгожданный отдых.
– И чего сразу "злоб", он убогенький, у него весь ум в рост пошёл, на голову не осталось".

"А цего он к Юльке нафей пристаёт и твой подадяльник пацькает?!"

"К Юльке?.. Пададя...де...яльник?.." - пролетела она по инерции ещё шаг и остановилась, как вкопанная - перед глазами словно живая предстала картина: этот самый жлобяра лапает Юльку, развалившись на чистенькой Людыной постели.
– "Ах, вот оно ка-а-ак! Нарисовался, значит... И, судя по Олежке, с прошлого раза "товарищ" не понял. Ну, я те щас объясню... как одеяла пачкать!"

Её "крыша" уверенно взмыла над здравым смыслом и Люда с разворота вломилась в ту самую мужскую драку, которую секунду назад пыталась трусливо миновать.

Парни уже забыли про неё и продолжали вялотекущую конфронтацию:

– Ты чё-о-о?... А ты чё?... А мне по... А пошёл на...
– Поэтому на Людкин "нежный" голос удивлённо обернулись все.

– Матвийчыку, а отойдь, коханый, бо мам цось до поведзэня тэму лайдаку, но?! [прим.
– "...имею кое-что сказать этому мерзавцу, да?"]

Матвий удивлённо сморгнул и уступил дорогу. "Сколько я зарезал, сколько перерезал..." - муркнула Люда, приблизившись вплотную к оторопевшему от такой наглости жлобу.

– Слышь ты, коню пасястый [прим.
– "конь полосатый"]!..
– "оценила" она взглядом его стильную полосатенькую рубашку. Жлоб вздрогнул, и его наглые глазки расширились от узнавания:

– А чё-о?.. А чё-о?..
– испуганным телёнком замычал он.

– ...Пэнзлюй стонд, курво [прим.
– "вали отсюда, ..."], бо ещё ррраз увижу тебя возле Юльки, курррвиметр оторррву нахрен! Ты понял?!

Секунд десять тот честно пытался понять, куда его послали, потом бросил это безнадёжное занятие.