Рыжий, честный, влюбленный
Шрифт:
Растянувшись в нескольких метрах от их двери, Лабан пускал пузыри из носа. Он извивался. Его правая рука была каким-то образом пришпилена к левой ноге! Приглядевшись, родственники убедились, что рукав и штанина, вместе с мясистым куском кожи, были намертво схвачены зажимом в виде небольшого прямоугольного предмета. То была... мышеловка!
– Мама, я при смерти! Отцепите! Отец... папуля... если ты сейчас не отцепишь эту штуковину, я – все... отдаю концы...
Говоря откровенно, побаивался Папа Ларсон этого
– Ну же! Помоги мальчику! Что надо – клещи, напильник?
– Паяльник! – предложил Людвиг. Он забрался в какую-то нишу в коридорной стенке и оттуда наблюдал за событиями.
– Не надо ничего... Я голыми руками, – решился Папа.
Из детской половины явились на крики Луиза, Лаура, Лео - босые, в ночных рубашках, с трудом разлепляющие глаза – была ведь середина ночи!
– С гостинцем на хвосте вернулся, да? – поперхнулась смехом Лаура.
– А хвалился-то, хвалился... – напомнил Лео.
– Ну почему так долго, отец? – нервничала Мама Лора.
– Не стой над душой! Пружина, оказывается, серьезная. Безумная ночь! Лис угодил в мышеловку! И это самый толковый из моих детей...
– Есть поговорка, – сообщил Людвиг, -»пошел по шерсть, а вернулся стриженным»!
Боль Лабана, когда к ней добавлялось моральное страдание от таких унижений, совсем делалась несносной:
– О-о-о-о... пусть он заткнется!
– Может, позвать Бобра Вальтера? – предложила мать.
– Твой Бобер такой же слесарь, как я – химик... Нет, как ты - заведующая птицефермой! – Ларсон-старший, за которым следила, затаив дыхание, вся семья, корпел согнувшись довольно долго, в поте лица. Наконец, выпрямился с облегчением. – Все, готово... Тащите, девочки, йод и пластырь... Ну, Лабан? Как же тебя угораздило?
– Они... они как будто ждали меня... Я ведь не знал, что это ловушка, а из нее так хорошо пахло, так аппетитно...
– Почему же тогда тебе не нос прищемило, не башку? – спросила Луиза – Чем ты нюхал-то?
– Вот ты полезла бы нюхать! А я помнил, что цель у меня – другая! Но этот Максимилиан... он так неожиданно кинулся, что я сел... понимаете, сел на эту штуковину! А когда она захлопнулась, они подняли меня на смех!.. Все ржали... Петух... куры, цыплята... кажется, хохотали даже яйца!
– А сам Максимилиан?
– И он! Еще спасибо, что ему было весело: он половину злости растерял... А потом я в крапиву от него... в крапиву!..
Мама поднесла к его ране ватный фитиль, смоченный йодом. Лабан взвился в диком кульбите:
– Жжется же! Уберите ваш паршивый йод... мне этой крапивы хватило...
– Ну и схлопочешь заражение крови! – посулила Луиза.
А Людвиг сказал из своей ниши наверху, что вспомнил еще поговорку: «Не глотал бы мух – так не вырвало бы».
Лабан взвыл! Пообещал просто убить, растерзать младшенького, если тот не закроет пасть!
Отец заявил: его нервы не выдержат, если вся орава не уберется сейчас же! Он требует, чтобы Лора уложила
Мама Лора повела затихший выводок в детскую, бережно поддерживая пострадавшего Лабана. Поплелся и наш герой, но Папа распорядился негромко:
– Нет, ты, Людвиг, задержишься.
Мама посоветовала мужу разобраться получше насчет той... ну, словом, насчет дамочки из его пасьянса!
И Людвиг остался наедине с отцом, который серьезен сейчас, как никогда раньше.
– Ближе сынок... Еще ближе ко мне. Нет, глаз не отводить! Отвечай: ты ведь имеешь отношение к этой мышеловке? А? Ты ведь заранее сказал: Лабан будет иметь бледный вид... Что ты сделал? Предупредил Максимилиана?
– Нет, не его!
Людвиг осекся, потому что едва слышно скрипнула дверь: Лео подслушивал их, оказывается. И наверняка заплатил за свою любознательность шишкой – так резко ударил отец по двери! Чтобы никто не мешал, они продолжили разговор на воздухе: Папа сел в гамак, Людвиг – стоял у пенька рядышком.
– Итак?
– Я почувствовал, что сказать Максимилиану – это будет... ну как-то нечестно, неправильно... вроде фискальства. А сказать Тутте и ее семье – это надо, – иначе подлость будет, иначе им не спастись!
– Так-так-так... – Папа покачивался, и сетчатая тень от гамака то накрывала лицо Людвига, то уходила вбок. – Твоя новая подружка, одним словом, – курица?
– Нет! То есть, не совсем. В общем, она себя курицей не считает... – выкручивался Людвиг; даже лунный свет выдал краску смущения на его физиономии.
– Кокетничала, скорее всего. Ну какая она? Опиши!
– Описать Тутту Карлсон? – наш герой просиял. – А в стихах можно?
Изумившись, Папа застопорил ногами гамак:
– Уже и стихи сварганил? Фантастика. Ну-ну, я весь – внимание...
И Людвиг прочел, бережно лелея каждое слово:
– Образ твойи все его оттенкиЯ навеки в памяти унес:Желтый пух и тонкие коленкиЧистый голос,Милый рот и нос...Когда Людвиг замолк, папин гамак стал раскачиваться на полную амплитуду – видимо, на папу подействовало!
– Да... Все ясно. Не скрою, сынок: даже я смог себе представить нечто воистину очаровательное... Желтый пух, говоришь? И тонкие коленки? Это из-за них, значит, Лабан вынес такое? – Тут Папа прыснул, развеселившись вдруг. – Никогда не сболтни ему о своей роли в этом деле: убьет. Это – во-первых. А во-вторых... знаешь, пока я не стал бы возражать против ваших встреч с этой желтенькой симпатягой... Не стал бы, нет. Пожалуйста... Легальное посещение курятника – в этом есть смысл!
– Какой смысл?