Ржаной хлеб
Шрифт:
— Соломоприготовитель. На днях пускаем его. Солому мы прямо в стогах, в поле, сдабриваем аммиачной водой. Она делается мягче, протеин повышается, коровы едят ее охотнее. Но этого мало. Калорийность соломы можно удвоить. Вот эти установки и делают это: измельчают солому, обрабатывают ее известковым молоком. Себестоимость одной кормовой единицы обходится нам ниже на четыре копейки. Два человека готовят корм на шестьсот коров. Можно и клевер обрабатывать, тимофеевку…
— А какой у вас вообще суточный рацион?
— Не велик. По десять килограммов силоса на корову, по два килограмма сена,
Лавровцы переглянулись, а Пахомов заторопился к ферме, чтобы застать дойку.
— Мы получше кормим, да не в коня, видно, корм, — сказал Миленин. — Это надо признать со всей ответственностью…
На ферме был запущен транспортер, подающий силосную массу прямо в стойла, и лавровские животноводы оценили это, а Руфима Забаева сказала:
— Пал Ефимыч, до каких пор мы вручную будем раздавать корма? И Мутовкину сколько раз говорено. Видите, как удобно у них…
Тамара Николаевна Затрутина, когда гости подходили к ее стойлам, как раз убирала аппарат из-под Синички.
— Здравствуй, Николавна! — сказала Софья Плошкина. — Это что у тебя за коза? От горшка два вершка. Сколько дает?
— Вчера восемнадцать литров от нее надоили. И молоко жирное.
— Вот это коза!
— Она еще раздоится. А Милка вчера дала двадцать семь, Золушка — тридцать. И таких коров у нас много.
— И это при машинном-то доении. Молодцы, тетеринцы, — похвалила Плошкина.
— Мы создаем стадо для машинного доения, — пояснила Альбина Сторожу к, подойдя к гостям. — Ведь известно, что около двадцати пяти процентов коров не приспособлены для вакуумных аппаратов. Мы их переводим пока в другое помещение, подбираем коров с выменем определенного вида. Скоро одна доярка сто коров будет обслуживать. На пятьдесят мы уже к лету переходим. А сейчас по тридцать две коровы.
— Доярка потеряет свое древнее название, — сказал Миленин.
— Да, потеряет, — подтвердила Альбина. — Она будет называться мастером машинного доения.
Вопросы сыпались с обеих сторон. Лавровцев интересовало многое, им нравился порядок на ферме, чистота, механизация. От их опытных глаз не ускользнуло и то, как тетеринцы любят свое дело. Рыбак рыбака, как говорится, видит издалека.
А побывав и на Путятинской ферме, они еще больше убедились, что это такое — любовь к своему делу. Любовь к своему делу материальна, она превращается в дополнительные литры молока, в дополнительные рубли. Путятинские коровы поразили лавровцев. А когда Женя Гаврилова рассказала о вымени Ракушки, которое городские представители приняли за поросенка, лавровцы посмеялись от души.
— А чья эта Ракушка-то? — спросил Пахомов.
— Капустиной Нины Федоровны. Эй, героиня, где ты там? — позвал Шалыгин.
Подошла с охапкой подобранного сена Нина Федоровна, пропела по-костромски:
— Да что Ракушка-то! Вон Рогатка у Альбины Мазаевой покрупнее будет. Телятки от нее — заглядение. Или Удалая у Дарьи Шалиной, Ученица, чистых кровей коровы.
— Яловость здесь ликвидирована полностью, каждая корова обязательно дает теленка, — сказал Шалыгин.
— Дак чего ей порожней-то ходить, —
Походив по фермам, лавровские и тетеринские животноводы собрались все вместе, и посыпались вопросы с обеих сторон.
— Поголовье-то на сто га как у вас в Тетеринском выглядит? — спросила Ульяну Базину Софья Плошкина.
— Сорок четыре головы.
— А у нас двадцать восемь только. Видите, Пал Ефимыч?
— Да, вижу. И за жирность молока они дополнительно платят — тоже хорошо. И это нам надо взять на вооружение.
— Лавровцы, сколько вы за февраль-то от каждой коровы надоили? Неужели опять сбавили?
— И не говори, подружка, сбавили на тридцать литров. А всего 187 на корову взяли.
— А у нас на каждую голову по 233 килограмма падает, 18 кило мы плюсуем.
— Как-то вы незаметно выскочили с животноводством. Все тихо вроде было, и вдруг тетеринцы нас обходят…
А Матвеев и Миленин, два секретаря парткома, сели в сторонке, у них помимо молочных дел и свои вопросы есть. Миленину понравилась наглядная агитация, лицевые счета доярок, которых нет пока в «Родине», настенная карта распределения коммунистов по ответственным участкам, подведение итогов соревнования, торжественное вручение поощрений. Они тихо разговаривали между собой, но и не забывали прислушиваться к животноводам, к их спорам. А споры тоже были. Не без этого. Не все устраивало лавровцев. А может, и зависть кое-кого подталкивала на задиристость. Шалыгин умело гасил острые моменты, глушил их юмором. Гибкость у него хоть и мужицкая, прямая, но зато понятная. Да и перед ним не академики сидели, а свои люди. Животноводы даже как бы забыли, что из разных колхозов: интересы и дела общие. И задача одна: не подкачать в решающем году пятилетки, дать побольше и хлеба, и молока, и мяса. Шалыгин заметил, что Пахомову обе фермы понравились. Он с радостью наблюдал, как Павел Ефимович рассматривал и коров, и телят, и первотелок. И вопросов он дояркам задавал много, рассказывал о своих фермах.
— Спасибо вам, дорогие друзья! — заявил Павел Ефимович растроганно, — За науку спасибо. Горько признавать, но не скрою: да, мы поуспокоились немножко, с коровками поотстали. Но сдаваться не собираемся. У нас урожай выше…
— Приедем к вам хлебному делу учиться, — сказал Шалыгин. — Через две недели и прикатим. Семена нам покажете, технику.
— Ох, и хитер ты, Шалыгин! — шутливо выкрикнула Софья Плошкина.
— Никакой хитрости, соседушка. Соревноваться — значит учиться, помогать.
— Верно, шевелиться надо! Под лежачий камень вода не течет. А тетеринцы шевелятся!
— Ну, Павел Ефимович, не наведешь у нас механизацию, уйду в Путятино, к Дарье вон в помощники, — сказала Валентина Филина. — Или к Нине Федоровне Капустиной. Возьмете меня, бабы?
Гостям и уезжать не хотелось. Павел Ефимович долго жал руку Шалыгину и, уже садясь в машину, сказал:
— Науку вы нам хорошую преподали. Думать есть над чем. А по хлебным делам ждем тебя, агрономы у нас способные.