Ржавая Хонда (сборник)
Шрифт:
Наутро завтракали.
Таисия светилась от счастья. Клим любовался женой и был горд собой. Леднёв привычно смотрел в тарелку и равнодушно принимал пищу; глухой и безучастный ко всему, что его окружало.
Таисия позавтракала первой, чмокнула мужа в щеку и, пожелав мужчинам удачного дня, ускакала на дежурство. Глеб даже не кивнул в ответ, и это, против обыкновения, почему-то задело Клима.
– Может, сыграем, сосед? – спросил он Леднёва, кивнув в сторону бильярдного стола.
Леднёв с удивлением взглянул на Клима, потом посмотрел на бильярд. Движение язычков-щупальцев на
– В бильярд? – уточнил Леднёв низким, чуть хрипловатым голосом.
– А что такого? – обрадовавшись неожиданному контакту, делано удивился Клим. – Почему нет?
Они подошли к столу. Клим быстро освободил сукно от компьютера, а Глеб достал из шкафа два кия, мел, треугольник и коробку с шарами.
Когда всё было готово, Глеб кивнул Гордину, чтобы тот разбил треугольник. Климу было всё равно. В бильярд он играл третий или четвёртый раз в жизни, и никакой другой цели, кроме как попытаться наладить общение с Леднёвым, у него не было.
Ему удалось попасть в центр пирамиды, и удар получился достаточно сильным, чтобы шары разлетелись в разные стороны. Вот только ни один из них не попал в лузу. Но на это Клим и вовсе не наделся.
Глеб молча обошёл несколько раз стол. Остановился, приложив кисть руки к столу, прицелился кием… Руки у Леднёва были жилистыми, загорелыми и без всякого намёка на прозрачность. Гордин присмотрелся к сосредоточенному Леднёву и убедился, что тот или от природы смугл, или регулярно посещает солярий.
А потом Леднёв за три минуты разогнал пятнадцать шаров по лузам, положил кий на стол и, ни слова не говоря, ушёл к себе в комнату.
– Вот и поиграли… – пробормотал себе под нос Клим.
Он взял со стола последний шар, подбросил его несколько раз в воздух и покачал головой. Он не был даже любителем. В этой области он не смог бы отличить профессионализм от чуда. Гордин собрал шары, спрятал их вместе с киями и треугольником в шкаф, вернул на место ноутбук и задумался. Выходило, Глухов не солгал. Но это значило лишь то, что и в самом деле искать там, где все искали, не следовало.
– Сперва предмет ищем там, где он может быть, – проговорил вслух Гордин. – И, если не найдём, будем искать там, где его быть не может…
Он вызвал личное дело Леднёва и убедился в том, что пристрастие Глеба к бильярду прошло мимо внимания его кураторов. Тогда он заглянул в судовой журнал «Витязя», где были отмечены спортивные соревнования, – настольный теннис, шахматы, шашки, борьба… бильярд. Есть такой. Вот только о победах Леднёва в этом виде спорта – ни слова!
Тогда Клим вернулся к личному делу. Командные виды игр. Волейбол, баскетбол… Понятно. Компанейский такой товарищ, склонный к общению, кино, вино, дискотека… Женщины? Ещё десять минут работы – и Клим хмыкнул: не Дон Жуан, конечно, но темперамент выше среднего…
Гордин обратился к базе данных блока В-62. Нет. В солярии за все пять лет своего пребывания на Асклине Леднёв не был. Папа-мама… обычная русская семья, корни теряются две сотни лет назад в Новгородской губернии…
Клим почувствовал страх. Его сосед по больничной койке не мог быть Леднёвым! Что, если все они, вернувшиеся, не те, за кого себя выдают? Нелюди!
Меры, которыми обеспечивался карантин Асклина, как-то сразу перестали вызывать протест и раздражение.
– Вот это да! – проговорил Гордин.
Обед проходил в привычном режиме: Тайка щебетала, рассказывая о каких-то событиях на её дежурстве. Клим делал вид, что ему интересно, а сам исподтишка разглядывал сияние Леднёва. Сам Глеб, как обычно, ел с невозмутимой размеренностью автомата: без слов, без чувств, без эмоций. Даже желваки на заметно выступающих скулах катались в такт движению челюстей размеренно и ритмично.
– Мы с Глебом сыграли в бильярд, – перебил Таисию Клим.
– Вот как? – изумилась Тайка. – И кто выиграл?
Она посмотрела на Леднёва, но тот никак не отреагировал.
– Он меня, как Тузик шапку, – засмеялся Клим. – Но обещал научить!
Глеб перестал жевать и посмотрел на Клима.
– Правда? – улыбнулась Таисия. – Здорово. А то вы, Глеб, всё молчите. Знаете, даже немного не по себе…
Клим почувствовал в руке вилку.
Странное какое-то чувство. Он же держал вилку и раньше. Но теперь вот вдруг её почувствовал. Гордин строго посмотрел на руку и понял, что его насторожило: вилка весила килограммов десять, не меньше!
Другая рука потяжелела с той же стремительностью. Его выбросило из-за стола. Боли от удара о поверхность пола он не почувствовал; барабанные перепонки едва выдерживали накаты набата, который всё набирал и набирал силу.
Далеко-далеко, за сотни световых лет от Солнца, набирал силу гравитационный шторм, и под его натиском расходилась-распускалась ткань пространства. И край этого разрыва бил Гордина «под дых», терзал нервы, рвал в клочья сердце…
Но что-то изменилось.
Клим вдруг осознал, что не умирает. На этот раз боль была терпимой, вполне сносной и в чём-то даже приятной! Он нашёл силы оглядеться: система Эридана! Звёздный мешок, заполненный под самую завязку облаком водорода. Полторы сотни звёзд растягивают облако, каждая на себя, а оно, в тщетной попытке вырваться, раскинуло свои рукава на десятки световых лет в каждом из направлений. Одеяло пространства трещит и рвётся от этой борьбы. Краткие мгновения затишья скоротечны – достаточно ничтожной флуктуации, чтобы хрупкое равновесие нарушилось и вновь началось перераспределение масс. Гравитационные возмущения вихрями подстёгивают пространство. И вот – очередной смерч, вырвавшись из клетки, несётся прочь, унося за собой всё, что имело несчастье оказаться у него на пути.
Такой смерч однажды подхватил Гордина, за несколько часов прокатил его до края Галактики и бумерангом вернул почти к точке старта, извратив, искалечив его человеческую природу. Навсегда сломав ему судьбу. И только триангуляционные станции безучастно фиксировали его движение, скорость которого невозможно было описать никакой физической моделью, однажды выдуманной человечеством.
Где-то в другой Вселенной кричит Тайка.
Зачем кричать? Всё вроде бы хорошо. Страшновато, не без этого, но жизни ничего не угрожает…