Ржавая Хонда (сборник)
Шрифт:
– В том смысле, что говорить уже не мог? – безжалостно уточнила Леприца.
– Ну да. Попробуй что-то скажи, когда полный рот шерсти…
– Ага… – Леприца уже без всякого аппетита взглянула на курицу. – Ну а сюда зачем пожаловал? Составить мне компанию в карантине?
– Нет. Предложить вернуться на планету. Задачу-то мы не выполнили: архипелаг, разлом на континенте… Кроме того, сдаётся мне, командир, что провести остаток жизни в качестве подопытного кролика – сомнительное удовольствие.
– Я уже думала об этом. Что
– Только топ-моделям хоть иногда пытаются доставить удовольствие… – подсказал Биток.
– Ты не ответил, – напомнила Леприца. – То, что мы оба теперь «с душком», навечно будет записано в личном деле. Мы теперь пожизненно в карантине…
– Я в этом не уверен. Файлы компьютера я уже почистил. Всё, что комп «помнит», – это то, что оставил десант по его просьбе на поверхности. Что же касается «галлюцинаций» экипажа относительно твоего… гм, необычного прибытия на борт… Они будут молчать, командир. Если не хотят сами до веку сидеть под наблюдением.
– Наш челнок…
– Всё восстановлено, командир, даже огнетушители… – Биток погладил ладонью лицо. – Как задание выполним, сами выйдем на орбиту и будем дожидаться АСС.
– Но смерть пластика…
– Пластик денатурирует под воздействием экстрасенсорики варваров, командир. – Биток глянул на пластиковый переплёт книги Леприцы, и тот влажно заблестел, съёживаясь и морщась, расплываясь большим чернильным пятном. – Но мы-то цивилизованные люди? Когда знаешь причину, легко предотвратить следствие.
Он отвёл взгляд в сторону. Переплёт книги тут же принял обычный вид.
– Но как же мы вернёмся, Биток? – Леприца сделала едва заметное ударение на слове «мы». – Нагия не позволяет перемещать кого-то, да ещё из подпространства…
– Это потому, что смерты до знакомства со мной не знали, что такое ненависть. По всей видимости, ненавидеть меня у них лучше получается, чем тебя любить…
– Впрочем, как и у нас, – задумчиво сказала Леприца. – Так что? Полетели?
– Ну нет, командир, – заулыбался Биток, запуская руки в фарфоровый кристаллизатор к курице. – Не знаю, чему там у вас в академии учат, а у нас на флоте еду не оставляют…
РЕМИССИЯ ЭПИЦЕНТРА
Вождь лежал в болоте, как бросовая чурка на забытом лесоповале. Вокруг копошились люди в серых бурнусах. Отсюда, с пригорка, они казались сонными жуками, слепо тыкающимися в тело поверженного колоса.
Правая рука, указывающая кратчайший путь к коммунизму, была отломана и валялась неподалеку двумя кусками: плечо и предплечье – будто железнодорожные вагоны под углом друг к другу.
«Козырёк кепки, наверное, тоже сломался», – подумал Роман.
Рядом шумно перевёл дыхание Людвиг.
– Плохо дело, инструктор! – негромко сказал он.
Заместитель по идеологии франкфуртского крайкома выразился точнее:
– Полный
Роман непроизвольно повернул голову к постаменту.
– Ага! – подхватил Людвиг. – Две тысячи тонн вырвало с удерживающей арматуры и отнесло на тридцать метров, как лист по осени…
Зам по идеологии ссутулился и зябко потёр руки:
– Но доложить что-то нужно? Почему не придумать версию, чтоб без последствий?
– «Последствия»? – усмехнулся Людвиг. – Прошляпили вы разъяснительную работу, товарищ Нойманн. Уроды забыли о своей ответственности за жизнь ни в чём не повинных людей.
Алфонза Нойманн съёжился ещё больше. Он засунул руки глубоко в карманы плаща и сразу стал похож на испуганную птицу перед стремительным разбегом.
– Кто такие? – спросил Роман, кивнув в сторону серых бурнусов.
– Персонал радиаметцентра, – хрипло ответил Нойманн, – проверяют радиационное оборудование по высоте памятника… прошу прощения, теперь по его длине.
Роман глянул на небо: частые облака торопливо скользили в бледно-голубой вышине. Временами проглядывало солнце, и тогда огромное, до горизонта, поле, поросшее чахлыми деревцами и округлыми островами кустарников, становилось летним и радостным. Роман вспомнил о спутниках-шпионах, подумал об ухмылках наблюдателей, разглядывающих поверженную реликвию, и от этих мыслей на душе стало гадко и муторно.
– Вождя прикрыть брезентом и выставить охрану, – распорядился он. – Собрать мозгляков-подвижников и привезти сюда. Не отпускать, пока не поднимут. Потом прогнать всех через полиграф. Процедура стандартная: «делал – не делал», «мог, но не хотел», «хотел, но не мог», был ли за границей, а если был, почему вернулся…
Алфонза угодливо улыбнулся ископаемому анекдоту и суетливо выдернул руки из карманов. Блокнот, карандаш… преданный, полный служебного рвения взгляд, готовность ловить каждое слово.
– Лакей, – внятно произнёс Людвиг.
– Что?
– До отмены религии лакеи в аду по углям бегали. Босиком!
– Подвижниками будет заниматься Людвиг, – сказал Роман, – А вы, товарищ Нойманн, отправите телеграмму в Москву. Никаких эмоций, только факты: осмотр местности, состояние монумента, список принятых мер.
Нойманн убедительно изобразил понимание, но Людвиг потребовал пояснений:
– Материалы…
– Материалы занесёшь в гостиницу. У меня через час встреча со вторым секретарём, наверняка позовёт обедать. Так что остаток дня каждый сам по себе. Протоколы допроса с актами полиграфа мне на стол.
– Может, сразу к Первому? Дело резонансное… – Людвиг кивнул в сторону опрокинутого монумента.
Роман тяжело вздохнул и вместо ответа уставился Людвигу в переносицу.
– Мне только уточнить… – опустил глаза Людвиг: – Почему думаешь, что вандал окажется среди рекрутов? Он же, вражина, наверняка на дно уйдёт, затаится.