Ржавая Хонда (сборник)

Яценко Владимир

– А «Светлого» нет? – закапризничал Роман. – Может, внизу, в столовке, посмотришь?

– Сгоняю. Я включил электроплитку. Как сковородка раскалится, нальёшь масло и выложишь блинчики. Справишься?

– Не сомневайся, – пообещал Роман.

– Следи, чтоб не сгорело, всё время переворачивай. Блинчики должны быть с хрустящей корочкой… – продолжая ворчать, Людвиг скрылся в тоннеле лестницы.

Роман брезгливо отодвинул от себя скользкую бутылку с подсолнечным маслом и вытер пальцы салфеткой. Глянул в окно: западные отроги Карпат остались позади. Рельеф был всё ещё изрезан, но на горы эти безжизненные

холмы уже не походили. Выгоревшие остовы деревьев на восточных склонах казались чёрными осыпающимися струпьями.

Его внимание привлекло неясное свечение среди туч: будто огонь маяка настойчиво пробивался сквозь густой туман.

– Нас атаковали, инструктор, – захрипел динамик громкой связи. – Бегом к аварийному выходу, там планер. Как только нажмёшь клавишу готовности, я запущу катапульту. Поспеши. Парашютом я разжился, но ещё нужно успеть прыгнуть!

С неба ударил ослепительный луч. Он упёрся в нос дирижабля и будто пригнул его к земле.

– Присмотри за моей семьёй… – неслось вслед, когда Роман ломился сквозь аварийную дверь.

Упав в кресло пилота, он не стал тратить время на ремни безопасности – сразу нажал кнопку готовности. Людвиг тоже не дремал: перегрузка толкнула в грудь, а через мгновение планер вырвался из огненного облака.

* * *

Беглецов удалось разглядеть только через два часа.

К этому времени Роман уже успокоился. Под сиденьем оказалась сумка с НЗ и компасом, фляга с водой и даже нехитрые приспособления для удовлетворения естественных человеческих надобностей.

Спокойствие и умиротворение. Сомнений в дальнейших действиях не было. Ужасная смерть людей, доверивших ему свои жизни, требовала адекватных мер, и Роман испытывал мрачное удовлетворение от близости минуты мщения. То, что покарать преступников он сможет только ценой своей жизни, его не смущало. Канун дня Великой Победы и хорошее знание истории помогало настроиться на правильный, мученический лад. Он всего лишь повторит подвиг героев славного прошлого. Талалихин, Матросов, Панфилов… Зачитываясь книгами о войне, разве он не мечтал оказаться на месте героев? Бандиты не уйдут от возмездия. И месть будет ужасной. Жаль, что нет радио. Одним Франкфуртом негодяи бы не отделались. Полыхал бы весь Гессен!

Сразу после падения дирижабля Роману удалось поднять планер ближе к тучам. Теперь он двигался намного быстрее. Когда до цели осталось не больше километра, Роман перевёл штурвал на снижение и по глиссаде получил ускорение, позволяющее исполнить задуманное с максимальной эффективностью. Теперь ему было всё равно, есть ли там люди халифа. Теперь это не имело значения.

Как ни странно, никаких возвышенных мыслей, положенных случаю, в голову не приходило. Он не вспоминал ни мать, ни отца. Не думал о наставниках или братьях по Партии. Просто хотелось, чтобы всё скорее кончилось. На верхней палубе дирижабля Роман увидел несколько человеческих фигур. Люди стояли и спокойно следили за его приближением.

Роман усмехнулся их беспечности и вдруг понял, что скорость планера стремительно падает. Вот когда он почувствовал злость. Вот когда пришла ненависть.

Он закричал. Люто, до хрипа…

Его провели как мальчишку. Он ведь и сам мог догадаться. Если эти двое сумели отбросить в сторону две тысячи тонн, что им стоит затормозить

планер?

Машина клюнула носом и завалилась на крыло. Ей не хватало скорости, чтоб опираться о воздух.

Роман осторожно работал элеронами, стараясь удержать планер от штопора. Но всё было тщетно: земля и небо поменялись местами раз, другой, потом планер опрокинулся, и вращение стало беспорядочным…

* * *

Крепкие, сильные руки тормошили, вытряхивая из беспамятства.

Роман открыл глаза: смуглое небритое лицо, чёрные вьющиеся волосы. Крючковатый нос и бездонные тёмно-карие глаза…

Человек о чём-то спросил, потом повернулся и крикнул в сторону. Ему ответил женский голос. Мужское лицо исчезло, и Роман увидел Вилорику.

– Ты цел, герой?

Роман пошевелил плечами и ногами. Вытянул шею: фонарь кокпита сорван, нос планера разбит. По всей видимости, машина лежала на брюхе, потому что задницу жгло даже сквозь трусы со свинцовой ниткой: чувствительная кожа сообщала о радиационной опасности.

– Кораноид не похож на заложника, – криво пошутил Роман, не делая попытки освободиться от ремней.

– Заложника? – удивилась Вил. – Что за фантазии?

– Мы думали, что дирижабль угнан.

– Нет, – покачала головой Вил. – Не угнан. А мусульманина зовут Хасан.

– Значит, это всё Халифат придумал?

– Это международный проект, – уклонилась от прямого ответа Вилорика.

– Тогда почему мы о нём ничего не знаем?

– Потому что вас дешевле спасти, чем объяснить, как это сделать.

– Дешевле? Только о деньгах думаете. Сколько тебе заплатили, продажная тварь?

Он хотел её разозлить и обидеть.

Но Вил ответила спокойно:

– О деньгах мы тоже думаем. Сколько заплатить твоему начальству, чтобы Франкфурт не сгорел в ядерном огне?

Она издевалась над тактикой Партии!

– Если бы атомные заряды не стояли в каждом городе, мутанты были бы неуправляемы! Только страх перед возмездием склоняет их к сотрудничеству.

– Другими словами, к населению вы относитесь как к заложникам? За двести лет своего режима других методов управления не придумали?

Роман трясущимися руками ощупывал замки ремней. Он хотел вылезти из планера, чтоб задавить гадину, которая осмелилась…

– Сволочи! Уроды!

– Мог бы этим уродам спасибо сказать, – холодно заметила Вил. – Ты хотел их убить, уничтожить город… для них ты каратель. эсэсовец, а они тебе жизнь спасли: придержали планер в падении.

– Мразь! В годовщину праздника…

– Весь мир скорбит, вы одни празднуете. Бесславная смерть тридцати миллионов человек – это повод для праздника?

– Бесславная? Если бы мои предки не остановили фашизм, мы по сию пору ишачили бы за тарелку похлёбки, за глоток воздуха!

– А сегодня мы ишачим за что-то другое?

– Это не одно и то же!

– Почему же? В обоих случаях – ваша работа.

– Мы не хотели взрывать станцию! Мы не хотели войны!

– А вас кто-то спрашивал? Когда это партийные фюреры интересовались мнением населения? Они играли с огнём. И доигрались. И с войной, и со станцией.

Роман никак не мог освободиться от ремней. Замки заклинило. Он был вне себя. Гадина назвала его, коммуниста, эсэсовцем! Нужен был нож…