Ржавчина. Пыль дорог
Шрифт:
– Очнись! Да очнись же! Рин! – на лицо льется вода из фляги, затем мне отвешивают не слишком сильную пощечину, от которой, тем не менее, в голове начинает звенеть. К телу понемногу возвращается чувствительность, я понимаю, что мне холодно, под правой рукой голая земля, под спиной, кажется, тоже.
– Дэй… Все, не трать воду, мне уже лучше.
– Встать получится? – теперь я различаю лицо склонившегося надо мной Дэя.
– Если поможешь.
С его помощью я осторожно сажусь. Вроде цела, разве что во рту пересохло и здорово мутит. Синеватые предрассветные сумерки,
– Что тут было ночью? – спрашивает Дэй. – Меня как подбросило, вскакиваю, за автомат хватаюсь, тут никого, кроме нас, а ты вообще в обмороке.
Я подтягиваю собственный автомат за ремень и пристраиваю на колени. Ставлю на предохранитель – Стэн с таким фанатизмом вбивал нам технику безопасности, что это движение уже стало привычкой. Похоже, оружие всю ночь валялось рядом. Хорошо хоть в костер не улетело.
– Ты. Вернее, какая-то штука, прикидывающаяся тобой. Если я расскажу тебе, как он выглядел, ты точно захочешь его разыскать и набить морду.
– Если это он тебя так, то набить ему морду определенно стоит, – Дэй озабоченно вглядывается в мое лицо. – У тебя синяки под глазами и кожа как пергамент. В общем, хорошо, что ты себя не видишь.
– Нам… надо идти?
– Нам никуда не надо, пока ты не поешь, – обрывает меня Дэй. – Медик тут, конечно, не я, но вид у тебя слишком вымотанный. Может, это существо успело твоей энергией закусить или что-то в таком роде.
– Не могу. Тошнит.
– Это от голода, – Дэй лезет в рюкзак и сооружает мне пару бутербродов с безвкусным консервированным мясом, отвинчивает крышку фляги. – Ешь.
Бутерброды на вкус как резина, но какой-то аппетит действительно появился. Исчезает давящая тяжесть в висках, руки перестают дрожать. Мне по-прежнему паршиво, но теперь хотя бы нет желания завалиться на голую землю и проспать пару тысяч лет. Даже вроде теплее стало.
– Куда пойдем? – спрашиваю я, когда рюкзаки упакованы, а завтрак закончен. Пока Дэй возился со мной, окончательно рассвело. – Может, влезть на дерево и посмотреть?
Последнее предложение – скорее шутка. Влезть на сосну проблематично, уж больно мало у нее низко растущих веток. Но должен же и такой лес где-то кончаться.
– В сторону, противоположную той, откуда пришли, – ответ звучит как логическая загадка, но только это нам и остается. Компасы тут сходят с ума, часы останавливаются или врут. Ситуацию могла бы спасти карта – но не в том случае, когда с дороги вдруг попадаешь в чащу леса. Поэтому остается только намечать ориентир, двигаться к нему и намечать следующий. Когда я впервые услышала об этом способе в школе, и подумать не могла, что однажды мне придется им воспользоваться. Мир вокруг был небольшим и уютным, поезда, автомобили и самолеты обращали даже самые большие расстояния в несколько часов путешествия. А теперь вот по старинке: приметная сосна с обломанной веткой, потом…
– Слышишь?
В безмолвном лесу звук разносится хорошо, а сухой треск автоматной очереди ни с чем не спутаешь. На миг она прерывается, и мое сердце летит в пропасть: все, не устояли. Но замолчавший на миг автомат вновь разражается гневной тирадой, к нему присоединяется второй,
– В кого они стреляют? – озвучил Дэй нашу общую мысль.
– Друг в друга? – с ужасом предположила я, случаи массового помешательства на моей памяти уже были, но тут же отбросила эту идею.
Иначе бы уже всех перебили.
– Надо подать им знак, вот только как?
Мы вышли из спасительной тени леса на открытое пространство. Надо же, вересковая пустошь. Вот только вереск, как и трава под ногами, поблек и выцвел. Не живет, но и не гниет. На его фоне нас должно быть хорошо видно. У стрелявших случилась какая-то заминка. Воспользовавшись тишиной, Дэй дал короткую очередь в воздух, надеясь привлечь их внимание.
– Эй! Не стреляйте, свои!
В ответ несколько пуль содрали полоски коры с ближайшего дерева. Мы повалились в жесткую траву. Это только в фильмах герои насмешливо называют неопасную рану царапиной. Полтора месяца назад какой-то мародер выстрелил мне в плечо. Целился, конечно, в грудь, но жаловаться на его криворукость я, разумеется, на стану. Так вот, это очень больно, когда пуля разрывает плоть. Даже если кость не задета и на память остается только похожий на белую звездочку шрам.
– Вот психи, – не выдерживаю я.
– Не исключено, но придется проверить. Давай по кромке леса, а потом ползком к ним, попробуем зайти с тыла.
Мы вновь ныряем в лес, но не слишком глубоко, чтобы не потерять из виду холм. Нет, все-таки это курган. Обязан быть курганом, раз уж тут башня, розы и вересковая пустошь.
– То, от чего они отстреливаются, – тихо рассуждает Дэй, – прет с той стороны, где склон более пологий. Там, где он отвесный, можно попробовать забраться. Сложнее, но они не сразу врубятся, что к ним кто-то лезет, а там уже глаза в глаза объясняться будем.
– Паршивый план, – честно говорю я.
– Ага. Если бы нам нужно было их убить, все получилось бы куда проще.
Страшно. До одури страшно, страшнее, чем ночью было. Но надо. И мы поползли. Это только кажется простым – проползти сколько-то там метров по полю, не поднимая головы. Вереск, может, как-то сверху и маскирует, но ощущение все равно такое, будто ты гусеница на садовой дорожке, и сверху на тебя пикирует какая-нибудь зоркая птица. А спина у тебя огромная-огромная, грех промахнуться. Хорошо, пули над головой нечасто свистят, раз команда с кургана с кем-то на другой стороне воюет.