Ржавый Рыцарь и Пистолетов
Шрифт:
Это Ольга-то кухарка? — обиделся Алексей за первую жену. — Профессорская дочка — кухарка? А Лидка чем не угодила? Вон уже банком заправляет, — отдал дань он второй, тоже бывшей даме сердца, но промолчал о третьей. Галина и впрямь была кухаркой, в прямом и переносном смысле этого слова, проработав всю жизнь поваром в вагоне-ресторане…
— Я ведь не про происхождение говорю, — заметила мать, — можно всю жизнь в шелках да бархате ходить, а мозги куриные иметь. Иную же в тряпье обряди, а в толпе не затеряется. Королевскую стать издалека заметно.
— Понял твои намеки, матушка, — усмехнулся
— А ты себя не опускай, — рассердилась вдруг Марфа, — голубая кровь, она застойная, в ней без свежего притока не обойтись. Да и чем наша порода плоха? Смотри, на картошке да капусте рос, а под потолок вымахал.
— Да молоко еще ведрами пил, — усмехнулся Алексей. — Ты не прибедняйся, когда это мы на одной картошке сидели? Ты думаешь, почему я в десант пошел? Да потому, что с детства свиней да коз наловчился по буеракам отлавливать. Вот в Чечне и сгодилось. Правда, козлы там крупнее и рога у них острее, так я и сам не пальцем делан.
— Алеша, — покачала головой Марфа, — ты ж не в полку своем…
— Прости, — усмехнулся сын, — вылетело… — И требовательно спросил: — Но все-таки стоит попробовать или не сносить мне забубённой головушки? Я ведь, по правде, не привык в очереди стоять.
— Ищи, — просто ответила мать, — если это твое, господь тебя направит, если чужое, в сторону уведет.
— Я найду! — Алексей склонил голову и исподлобья посмотрел на мать. — Нравится тебе это или нет, но я найду ее. — И сделал шаг по направлению к двери.
— Постой, — раздалось за его спиной. — Погоди, у меня есть кое-что для тебя.
Алексей повернул голову.
Мать смотрела на него печально, точно так же, как тридцать лет назад, когда провожала его учиться в Рязань. Лицо ее сильно постарело с тех пор, как ни крути, семьдесят лет все-таки, но глаза были ясными, а губы не по-старушечьи свежими. Возможно, потому, что она никогда не пользовалась помадой, мелькнула у него мысль и тотчас исчезла, потому что мать приказала:
— Поднимись в мою спальню. Возьми на комоде черную шкатулку и принеси сюда.
Он послушно поднялся на второй этаж. Спальня матери находилась в предполагаемой детской. Он криво усмехнулся. Какие дети? Ни детей, ни внуков, а уже сорок семь. У приятелей, посмотришь, детский сад внуков, жены успели состариться…
Шкатулка стояла на самом виду. Сколько он себя помнил, она всегда была заперта на замочек. Однажды в десятилетнем, самом шкодливом возрасте он попытался открыть его шпилькой для волос, но мать это сразу заметила, не ругалась, сказала только: «Руки отобью!» И было в ее глазах такое, что он навсегда забыл свои преступные помыслы. А теперь она готова открыть ее для него. Что же такое случилось, если матушка решилась на подобный подвиг?
Алексей взял шкатулку в руки. Она была легкой, значит, ни золота, ни серебра в себе не хранила. Он прислушался. Дом молчал, лишь тихо тикали ходики на стене спальни. Им было три десятка лет, но матушка ни в какую не желала расставаться с ними, хотя роль гири давно уже выполнял старинный, чугунный еще утюг.
Глаза котенка на ходиках бегали вслед за маятником
Алексей вышел в коридор. И хотя разум твердил ему, что ничего хорошего не выйдет, он снова сядет задницей в лужу, но ноги несли его к тем дверям в конце коридора, где этой ночью спала она, женщина, встреча с которой заставила его вновь сорваться с тормозов и мчаться ни свет ни заря в эту чертову деревню, чтобы застать ее, успеть сказать… Но не застал, не успел…
Дверь в спальню оказалась открыта. Алексей остановился на пороге, прислонился спиной к косяку. Кровать была заправлена покрывалом, подушки сложены по-деревенски одна на другую. Она провела ночь в его постели, в той, которую он всегда мечтал разделить с любимой женщиной…
Он шепотом выругался и затворил дверь. Этот дом, который он знал от первого до последнего кирпичика, до последней дощечки, дом, который он строил четыре года, в одночасье стал ему чужим и ненужным, когда он понял, что любимая женщина никогда не переступит его порог…
И Ольга, и Лидка, и Галина женщинами были красивыми, хваткими, охочими до секса и денег. Они жили легко и беззаботно, и ни одна из них не желала обременять себя детьми. С Алексеем они расстались быстро и безболезненно, потому что каждая имела за спиной запасной аэродром в виде давнего или вновь приобретенного любовника. Претензий к бывшему мужу они не имели, потому что все три были дамами состоятельными, имевшими определенные связи, как во властных, так и в криминальных структурах. Причем Алексей не замечал большой разницы в повадках и в образе жизни как тех, так и других приятелей своих милых супруг, предпочитая держаться от этой братии на безопасном расстоянии.
— Алеша, ты где? — позвала снизу мать, и он почти бегом вернулся назад.
Она молча посмотрела на него, и ему показалось, что матушка знает абсолютно все о его тайных желаниях и сомнениях. Но промолчал, потому что она тоже промолчала.
Он присел рядом с ней на стул, а Марфа перекрестилась на образа, что-то едва слышно прошептала и сняла с шеи длинный гайтан с крестом, рядом с которым висел крохотный ключик, размером в ноготь, не больше. Раньше Алексей никогда его не видел, а может, просто не замечал, ведь и крест мать стала носить в открытую совсем недавно, лет десять всего, не больше.
Марфа открыла шкатулку и достала из нее платок. Алексей даже заглянул в шкатулку, чтобы удостовериться: более ничего в ней не было, только кружевной дамский платочек, посеревший от времени. Неужто такая великая ценность этот кусочек батиста, чтобы хранить его с подобными предосторожностями? Он хотел спросить об этом матушку, но не посмел. Странный свет горел в ее глазах. Она торжественно, словно вручающий ордена генерал, протянула ему платок.
— Возьми! Отдашь писательше, конечно, если догонишь ее.