С другой стороны
Шрифт:
— Слушаюсь, ваша пришлая светлость! — Староста едва не царапал днищем землю, раскорячив колени на манер паука.
— Да смотри, скот, не ржавчика какого-нибудь! — рявкнул барон. — Молодца химозгом послабже. Есть у вас такой, чтобы графу… — автопереводчик замялся, — …не давал клятвы?
— Да как же не быть? — Староста шарахнулся, едва не повалив стоящее у столба ведро ферроценовой крошки. — Бесперечь кого-нибудь приложит, так что память вон, я уж стараюсь как могу, своего ума вкладываю, да много не вложишь. А наша светлость-то, он такой… про него знаете что говорят? Правду говорят. Электроборотню-то невместно до нас, простых, спускаться… Сироти-инушки мы!.. — завыл он внезапно, чуть не ослепив квестора.
— А ну, пошел прочь, скот! — Барон замахнулся
Ферроплекс помигал сердито налобным фонариком.
— Однако, если злокозненный Дракул, — на этом месте Данил вздрогнул. В баронской речи имя графа лишь недавно обзавелось непременным эксплетивом, — оставил без внимания столь важное тактически место, как сия деревня, то дела его, верно, совсем плохи, и до самого замка встречи с наймитами его подлыми ожидать не следует. Или же, напротив, уверен в силах своих эксротатор и низкопулятор сверх меры и надеется устоять пред силами нашими вблизи гнезда своего родового, в каковом случае опять же близкого сражения не предвидится. Так или иначе у нас есть время от знамения недоброго избавиться, по вине зольдата излишне ретивого приключившегося.
Излишне ретивый солдат ухитрился во время перестроения на марше заплестись в собственных ногах — химозг попутал, не иначе — и повредить левый двойной шарнир. Туземная нумерология придавала особое значение простым числам, а в отряде ландскнехтов с потерей бойца осталось 256 туземцев — 28 — число не просто составное, но четное, если так можно было выразиться, многократно, и притом четное число раз, что сулило какие-то совсем уже немыслимые беды, Данил робко намекнул на разбиение по Гольбаху, за что был осмеян как невежественный бледнотик, не имеющий понятия об основах матемагии. Поэтому отряд предстояло любыми средствами пополнить, и кому-то из крестьян предстояло отведать прелестей электрицийской рекрутчины.
Рекрута провожали половиной села. На взгляд землянина, процессия напоминала похоронную, только виновник передвигался своим ходом. Крупный абориген — почти человеческого роста, несмотря на подгибающиеся колени; при местном тяготении он весил, должно быть, пару центнеров — перебирал ногами вяло. С одной стороны его поддерживала старушка-мать (низкорослая пожилая особь условно-женского пола, поправил себя Данил), с другой суетился староста.
Площадку рядом с бассейном заняли ландскнехты, растолкав крестьян, скотину и своих товарищей. Земляне бы расставили свидетелей симметрично; станиславцы опирались на простые числа — солдаты встали по углам квадрата: один, двое, трое и пятеро, — похожие друг на друга, точно близнецы. Барон Ферроплекс мог быть напыщенным, самовлюбленным скрягой, но дисциплина в его отряде царила железная. Данил успел уже убедиться, что ландскнехты могут двигаться точно пальцы одной руки — когда захотят, потому что вне службы более неуправляемой толпы стоило еще поискать. В этом они походили на своего нанимателя, устроившего в честь заключения контракта грандиозную попойку в самом большом трактире Грабенграда, с хоровым пением и битьем лейденских банок.
Сам барон стоял посредине площадки, сняв ради такого случая резиновый шлем. Жестяное забрало на его морде слегка приподнялось, обнажив четыре ротовых фрезы.
Рекрута толкнули вперед в четыре руки и добавили тупыми концами разрядников в спину, так что здоровяк повалился перед Ферроплексом на колени. Деревенские жители глядели на него во все уши, покачиваясь, точно водоросли.
— Не ржавец, — промерцал барон себе под нос, — не фартунг… телом крепок, химозгом слаб — для солдата в самый раз… А ну признавайся, смерд, — обернулся он к старосте, — где изъян? В жизни не поверю, чтобы вы, отродье низкопуляторское, благородного электрыцаря надуть не попытались.
— Не извольте беспокоиться, ваша пришлая светлость, никакого изъяна, — залебезил староста и тут же, покосившись на сдвоенные наконечники копий, добавил: — Только вот… эта… пастух он у нас.
— И что? —
— Так это… хотя не положено… а без того со скотиной не управиться… — прошептал староста, вжимаясь в землю.
— Низкопулятор, что ли? — понимающе клацнул забралом барон. — Дурь из него в строю быстро выбьют. Это Дракулу вашему, господину вскорости бывшему, вольно было быдло свое распустить, а у мене вот где будете все!
Дли убедительности он показал сжатый кулак. Ветвистые черные пальцы оплетали друг друга, словно щупальца морской звезды. Данилу пришло в голову, что внешнее устройство местных жителей повторяет внутреннее: так же ветвились и безоболочные аналоги клеток в здешней биологии, и углеродные молекулы-цепочки, на которых строился метаболизм обитателей планеты.
— Ладно уж, прощу на этот раз, быдло Дракулье, — проворчал Ферроплекс, хотя ясно было, что ему просто недосуг вколачивать нормы морали в пока еще чужую собственность, а крестьяне в Электриции полагались собственностью дворянства. Неоафинские этнографы не сошлись во мнениях, считать ли это состояние крепостничеством или рабством. Во всяком случае, имен здешнему зависимому сословию не полагалось. Крестьян называли по владельцу, но квестор не сразу осознал, что правило это распространялось не только на них. Ландскнехты, даже не из рядовых, тоже не имели личного имени. Землянин не удивился бы, если б им давали номера, как роботам.
— Ваша светлость как никогда снисходительна, — пробормотал Данил, зная, что барон не уловит иронии.
— На колени! — повелел Ферроплекс, хотя рекрут так и стоял на коленях, не двигаясь. — Сим приемлю тебя, скот, под свою длань, дабы твоя воля конгруэнтна стала моей.
Он нагнулся, ткнувшись бывшему пастуху антеннами в антенны. Шорхнуло, заискрило. Тело рекрута содрогнулось, ощутимо вытягиваясь под давлением напряженных мышц. Черные тяжи заходили под железной чешуей. Толпа забормотала, но слов было не разобрать.
И вот тогда квестор сделал то, что собирался сделать уже несколько дней. Он отключил транслятор.
— Моновалентный режим перепада. Повторить перевод последней фразы, — скомандовал Данил в безопасной глухоте шлема.
— (Неиэвестно), — сообщил транслятор. — (Неизвестно) (неизвестно) я/мое/мне (неизвестно) (наложение смыслов) (неизвестно).
— Вернуться к поливалентному режиму, — растерянно потребовал квестор.
Ни единый набор световых сигналов, которые выдавал барон, не соответствовал по своему семантическому спектру тем переводам, какие мог предложить транслятор. Программа просто устанавливала соответствия между русскими словами и смысловыми единицами электрицийской речи, причем делала это, похоже, случайным образом. Или потому, что первый из неоафинских лингвистов оказался заворожен поверхностным сходством увиденного с прочитанным в учебниках истории. Достаточно было неправильно перевести всего одно-два ключевых понятия, чтобы остальные последовали, как лавина за первыми снежинками, сметая остатки грубой реальности сокрушительной волной рационализации.
Что на самом деле произошло перед тем, как к банде Ферроплекса присоединился новый солдат? Теперь Данилу оставалось гадать. Невежество было приятней: спокойней.
Новоиспеченный солдат с трудом поднимался на ноги. Остальные ландскнехты обступили его, колотили по жестяным наплечникам кулаками и ярко ухали лицевыми огнями: то ли приветствовали товарища, то ли веселились за его счет — без транслятора трудно было сказать, а переводчику квестор больше не доверял.
Барон отошел, держась поодаль от подчиненных. Крестьяне разбредались понемногу; только староста крабом обходил площадь посолонь. поглядывая на бывшего пастуха. Быть может, их связывало что-то? Устройство семьи в Электриции оставалось для Данила полной загадкой; статья руководителя станиславской экспедиции, доктора Симин Йекта, не прояснила ничего в этом вопросе, осмысленные словосочетания вроде «смоподобные графы фамильных связей» и «непрямое соответствие генеалогических деревьев и графа вассальных связей» вязли в новогуманитарной трескотне.