С кем ты и ради кого

Тельпугов Виктор Петрович

Слободкин направился к Браге, хотя мало верил в успех своей миссии.

Узнав, в чем дело, Брага замахал было руками, но, когда услышал, что сапоги нужны не кому-нибудь, а опять Кузе, заговорил по-другому.

— Не лежится ему? Ясно! Разве такой улежит, когда рота его в бой идет? Ты, например, улежал бы?

— Не улежал уже.

— Ах, хлопцы, хлопцы, ну що мени з вами робыть? А? Цэ вам не каптерка в Песковичах.

Поворчал, поворчал, потом вдруг спросил:

— Сорок перший?

— Не помню, товарищ старшина…

— Кто за вас помнить должен? Старшина,

конечно. Ну, тогда знай — сорок перший.

Брага посетовал еще немного на трудность обстановки, потом сказал:

— Пошли.

Они отправились, конечно, в каптерку. Это учреждение немедленно возникало там, где появлялся старшина. В лесу, в болоте ли расположились на ночной отдых или дневной привал — уже через десяток минут после остановки старшина занят делами ОВС — обозно-вещевого снабжения. Сначала собирает в одно место все «лишнее» — у кого портянку сверхкомплектную, у кого подковку к сапогу, у кого что. Глядишь, и малая походная каптерка уже начинает работать. Все предвидит, все учтет старшина — и когда ты без сапог останешься, и когда без скатки. Все предусмотрит, на каждый случай припасено у него словцо, которое посолоней, и на каждый случай доброе.

— Чтобы это в последний раз!

— Понятно, товарищ старшина.

Сделает какую-то отметку на измусоленном клочке бумаги.

— До Берлина шоб хватило! Смекаешь?

Откуда он брался тогда, этот Берлин? Только из уст старшины про него и слышали. А все-таки было приятно. Скажет старшина «Берлин», и словно перелом в войне наступает. Так и сегодня.

— На, получай для дружка своего, — он выволок из-под куста пару кирзовых и отдал их Слободкину.

Сапоги были дрянными, почти совсем разбитыми, и не похоже было на то, что соответствуют они нужному размеру. Но Слободкин был в полном восторге:

— Откуда это, товарищ старшина? Нельзя ли еще?

Брага только усмехнулся в ответ.

— В роту-то когда?

— За нами дело не станет?

— За кем это, за нами?

— За мной и Кузей.

— Ну, ну, вы с места-то не рвите. Поаккуратней. Ты-то, гляжу, ничего, а ему бы еще полежать. И до рэнтгэна надо бы…

9

Всеми правдами и неправдами Кузя и Слободкин к утру были в роте. Поборцев встретил их поначалу грозно:

— Откуда такая команда?

— Из медсанбата, товарищ старший лейтенант, — за двоих доложил Кузя.

— Кто разрешил?

Все присутствовавшие при этой сцене притихли, ждали, что скажет Кузя. А он посмотрел на стоявших вокруг товарищей, на Слободкина и опять за двоих ответил:

— Никто не разрешил, товарищ старший лейтенант.

— А как же?

— Сбежали…

— Что, что?..

— Сбежали, товарищ старший лейтенант.

— Вы это серьезно?

Слободкин сделал шаг и встал рядом с Кузей:

— Мы легкораненые, товарищ старший лейтенант…

— Вы отвечайте на вопрос. Сбежали?

— Сбежали.

Поборцев только руками развел. Потом вдруг так же неожиданно и так же подкупающе откровенно сказал:

— Ну что ж, понять вас, по совести говоря, можно.

Так

Кузя и Слободкин снова вернулись в свою роту. А рота готовилась к боевым действиям «по специальности». Ребята совсем воспрянули духом, когда поняли, что опять становятся парашютистами Правда, выброски массовых десантов пока не предвиделось, но зато небольшие группы для выполнения особых заданий срочно формировались и приводились в полную боевую готовность. Конечно, массовое десантирование, к которому парашютисты так тщательно готовились в мирное время, устроило бы их гораздо больше, это было бы настоящее дело, но обстановка на фронте пока подсказывала другие формы борьбы с врагом.

Поборцев объяснил подробно, чем это вызвано, и все его хорошо поняли. А потом старшина от себя кое-что добавил:

— Мы и над Берлином дернем еще колечко. А покуда — дрибнесенько!

Как откапывал он такие слова в своем украинском языке, ребята не знали, но какое бы слово ни молвил, любое было понятно без всяких дополнительных объяснений.

И так — дрибнесенько. Но и это совсем неплохо, кто понимает. Представить только: группа в составе трех человек получает задание — выброситься в районе Гомеля, взорвать мост, по которому днем и ночью идут немецкие войска!

А в группе — Брага, Кузя, Слободкин. Хорошая группа? Прекрасная. Таких групп создается много. У каждой свой маршрут, свое задание.

Но до того как лететь, всем дается общий отдых — три дня.

— Три дня и три ночи, — уточняет Брага. — Жаль, нет моря под боком — целый отпуск бы получился.

И, обращаясь непосредственно к Кузе, говорит:

— Везет тебе, Кузнецов: из отпуска в отпуск! Недавно в Москве побывал, теперь — снова.

Недавно? Услышав это, Кузя задумывается. Действительно, вроде бы не так уж много времени прошло с тех пор, как он мерил шагами улицы и переулки Москвы, выполняя поручения товарищей, а сколько воды утекло, сколько событий! Сколько протопано в сторону от границы, в глубь нашей земли! Сколько горя встречено! И конца не видно еще…

Старшина становится вдруг сердитым.

— Все-таки тот немец прав был: слишком быстро мы отступаем, слишком легко города сдаем.

— Мы с вами ни одного города не сдали, товарищ старшина, — поправляет Слободкин.

— А Песковичи?

— Спалил их немец.

— Было б все в порядке, так не спалил бы. И мы не ползали б по лесам, как комашки.

— Мы тут все-таки ни при чем.

— Одни ни при чем, другие ни при чем. Кто при чем-то? Просто зло берет — сколько мы отмахали.

— Но мы ведь не виноваты Так сложилось. Теперь на самолеты сядем и — в бой.

— Все равно душа болит. Болит, понимаешь?

Старшина хотел еще что-то сказать, но только вздохнул.

Умолк и Слободкин, потом его кто-то окликнул, он ушел.

В этот момент где-то коротко, но отчетливо буркнул орудийный гром и тут же замер. Старшина насторожился.

— Наши или нет?

— Одно из двух, товарищ старшина, — отозвался Кузя, до сих пор мрачно молчавший.

— Вот за что я тебя и люблю, Кузя: муторно на душе, на фронте еще хуже, а ты настроения не теряешь.