С Корниловским конным
Шрифт:
Первый тост за войскового атамана и войсковое правительство встречено было громовым «УРА»! От радостного настроения — взываю к казакам:
— В честь нашего славного Кубанского Войска — ОГОНЬ! — и сам стреляю из револьвера в потолок.
Рой офицеров, вахмистров и взводных уряд ников (мы разрешили и взводным урядникам приобретать револьверы и носить их в кобурах) последовали этому примеру. Сверху посыпалась на всех штукатурка. Под нее все еще более восторженно кричат «ура» и продолжают стрелять в потолок. Вдруг подбегает ко мне сотенный вахмистр подхорунжий Толстов и тревожно
Его уже окружили казаки. Спешу к раненому и вижу: из шеи сочится кровь, но ранение поверхностное. В такое тревожное время — этот случай был неприятен. Гарнизонная солдатская власть к этому случаю могла «пришить» все что угодно во вред офицерам. Все надо было ликвидировать тут же и немедленно. Казак Гаврилов был тихий, скромный, молчаливый и послушный и в революционных делах ничего не понимал.
— Больно, Гаврилов? — спрашиваю его, а сам испыты-вающс смотрю в его глаза, чтобы уловить настроение.
— Немножко... но ничего, господин подъесаул, — отвечает он. Я треплю его по плечу и бодро спрашиваю:
— Пьете водку, Гаврилов?
— Так точно, пью, господин подъесаул, — уже весело отвечает он.
— Дайте два чайных стакана! — бросаю в массу казаков. Стаканы быстро появились, наполненные водкой.
— За Кубань!. За наше славное Кубанское Войско — выпьем вместе, Гаврилов? — говорю ему бодряще, и вместе выпиваем до дна. Еще более громкое «ура» покрыло всех и скрыло от посторонних глаз и ушей этот случай.
Веселие разгоралось. За столы «просочились» и не приглашенные урядники. Всем хватило место, как и хлеба и соли с напитками. Здесь собралась вся полковая старшина в папахах с галунами. Это был «цвет полка», закаленный дружбой еще с мирного времени и проведший вместе всю войну. Лились песни, гремел пол второго этажа от станичного танца «казачок». Урядники-хозяева следили за порядком.
Как пели и как танцевали казаки! Это было последнее веселие в 1-м Кавказском полку. Через несколько дней, приказом народных комиссаров — во всей былой российской армии — приказано снять погоны, и корпус офицеров был отменен. Все покатилось вниз, в анархию...
Через три дня, 11 ноября, был день моего рождения. В уютной квартире хозяюшки-финки собрались все офицеры полка. В смежной комнате за столом с напитками и закусками — разместился полковой хор трубачей, согласившихся игрою приветствовать своего былого адъютанта. Тогда приказывать было уже нельзя. Все мы, и офицеры, и трубачи, в погонах, в черкесках. Закусывая и выпивая, — хор трубачей под руководством штаб-трубача Лашко — мягкими нежными мелодиями услаждал наш слух, с сознанием чего-то нами всеми безвозвратно утерянного...
Душа ведь вещун. И эти два праздника были буквально ПОСЛЕДНИМИ, когда мы, офицеры-кавказцы, собрались вместе на веселие с полковыми трубачами в полковой семейной обстановке...
Вторая встреча с Сорокиным
Жизнь в гарнизоне Вильмондстранда шла своим чередом. Хорунжий нашего полка Косульников Андрей женился на свояченице коменданта города. Она — красивая стройная девица, отличная в бальных
В Выборг прибыл с Кубани полковник Казаров*, войсковым атаманом назначенный командиром 1 -го Таманского полка, но полк его не принял. Полк ли на митинге, офицеры ли полка или полковой комитет не признал его, — нам было неизвестно, но потом мы слышали суть их ответа, который был таков: «Войсковый штаб прыслав нам команды-ра якого-сь вирмэна (армянина). Так хай краще (лучше) ос-таеця наш Закрипа».
После отказа полковник Казаров прибыл в Вильмонд-странд и представился начальнику дивизии — как быть? Последний был уже бессилен, и Казарову пришлось вернуться в Екатеринодар. Казаров старый офицер Кубанского войска. Говорили, что род его армянский. Но, может быть, род его шел от хазар, что гораздо старше рода казачьего.
Выше среднего роста, стройный, подтянутый, с веселыми умными черными смеющимися глазами брюнет. Одет по-горски, с недорогим, но изящной работы холодным оружием. Таковым я встретил его в Вильмондстран-де, в штабе нашей дивизии. Он не был смущен или огорчен случившимся или умело скрывал это от посторонних глаз. «Ну, что ж!.. Вернусь в Екатеринодар», — сказал он нам, присутствовавшим там офицерам. В 1919 г. на его дочке женился наш кавказец подъесаул Володя Поволоцкий, состоя тогда в Кубанском учебном конном дивизионе в Екатеринодаре.
Войсковой старшина Закрепа, старейший таманец, летами старше полковника Казарова. Это был красивый прообраз запорожской старшины и видом, и духовными качествами. Есаул мирного времени. Его сотня считалась лучшей в полку. С казаками он жил «по-запорожски», и не только что с ними, но и со всеми он говорил только по-черноморски. Для казаков казенной копейки не жалел. Настоящими казаками, он считал, являются лишь черноморские казаки. Нас, линейцев, он не любил, находя их «неприродными казаками», искусственными. Я был близок к нему и в одном кутеже в Турции хорунжим — принял от него «ты». Он мог потянуть игральную карту «в девятке» и широко кутнуть с казаками. В 1-м Таманском полку он был корнями свой.
Из Питера прибыла уусикирская «амазонка» и просила навестить ее. Стояла уже зима — сухая, тихая, как всегда, в Финляндии. По-летнему одетый в одну черкеску, в чевяках с мелкими галошами — скорым шагом иду по тротуару. Впереди, нс торопясь, идет какой-то офицер, мне незнакомый. Темно-серая черкеска облегает тонкую талию. Шашечная портупея с богатым набором опущена ниже костреца черкески, как признак щегольства и самоуверенности носящего ее. Дорогой работы шашка.