С Корниловским конным
Шрифт:
Совершенно не желая надрывать душу своим молодецким урядникам ненужными объяснениями, даю 25 рублей Толстову и говорю:
— Вот Вам... после вечерней зари я приду в сотню... купите, что можно — водки, колбасы и французских булок... и пусть к столу соберутся желающие... и никаких объяснений... выпьем за мир! Идите! Все после зари.
В этот вечер молитву на заре казаки пели воодушевлен о, как никогда. Через пять минут после нее я вошел в помещение первой полусотни на даче Светлановка. На мое приветствие все они откликнулись так, что можно было ожидать обвала потолка. Собралась вся
— Откуда все это? — спрашиваю.
— Вы извините, господин подъесаул, но... мы еще сами сложились... кто сколько мог, — с улыбкой отвечает Толстов.
Наш мир с сотней в этот вечер был зафиксирован дружно, крепко и надолго. И, как оказалось, навсегда. И в этот памятный вечер песни лились так нежно, так душевно — как никогда до этого времени. Сотня пела отлично. От этих песен, от коротких душевных тостов, от душевной беседы — душа неслась к казачьему небу. Генерал Корнилов — победил!
Через несколько дней, распоряжением свыше — вся наша 5-я Кавказская казачья дивизия была переброшена вглубь Финляндии.
ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ
Наш полк в Вильмондстранде
Временное правительство под председательством Керенского, ставшим и Верховным Главнокомандующим русскими войсками — после ликвидации корниловского выступления, видимо, не желая иметь вблизи Петрограда казачьих частей, — нашу 5-ю Кавказскую дивизию отправило подальше от столицы, разбросав полки так:
1. Штаб дивизии, 1-й Кавказский и 3-й Линейный полки с 6-й Кубанской батареей — в городок Вильмондстранд (по-фински — Лапперанта).
2. 1-й Таманский полк и 4-ю Кубанскую батарею — в Выборг (Виипури).
3. 3-й Екатеринодарский полк — в Гельсингфорс (Хельсинки).
В маленьких, почти игрушечных, финских товарных вагонах сотни полка поэшелонно подошли к маленькому железнодорожному вокзалу и остановились. Дальше дорога не шла. В городе Вильмондстранде был ее конец (тупик).
У вокзала стоят толпы солдат и мрачно смотрят на казаков. Здесь квартирует какая-то тыловая часть и имеется комендант города в чине поручика. При нем жена, свояченица и теща. Они из города Старой Руссы. Все красивы и хорошо воспитаны. Комендант-поручик исключительно внимателен к нам и говорит, что его солдаты «шалят», и он очень рад, что в его город прибыли казаки, у которых всегда порядок.
Выгрузившись из вагонов, с песнями идем в конном строе по очень тихонькому городку, пересекаем железнодорожный мост и неожиданно видим военные двухэтажные казармы. Входим в обширный двор. Вокруг него капитальные постройки казенного интендантского образца. Дивные конюшни и коновязи. Вместительная столовая. То оказались казармы 20-го драгунского Финляндского полка, где он стоял в мирное время. Но когда казаки вошли в казармы, — их удивлению и возмущению не было конца: в них был такой хаос, словно там прошла татарская орда... Все перевернуто, разбито и загажено. Железные солдатские кровати перевернуты, соломенные матрасы и подушки раскиданы. Оказывается, здесь стояла какая-то пехотная часть и, уходя, оставила «свой революционный след»...
Поставив
Вильмондстранд расположен на берегу озера Сайма. Казармы были в северной части городка. Внизу, у самого берега залива, в сосновом лесу — находились офицерские флигели драгунского полка, с отдельным зданием полкового клуба. Здесь был полный порядок, ничего не испорчено, и в них разместились большинство офицеров только нашего полка.
Казарменная жизнь требовала известного воинского порядка, а в коннице — в особенности. Общий утренний подъем, чай, обед, ужин. Ежедневно три уборки лошадей с задачей корма. Все делалось по сигнальной трубе. И хотя теперь не было той прежней воинской чопорности и воинской дисциплины, но сама жизнь заставляла казаков исполнять все свои обязанности в известный час и всем вместе. И то, что у казаков были собственные строевые лошади, к которым они всегда относились заботливо, — усиливало порядок и послушание.
Ввиду перегруженности конницы в Русской армии — приказано образовать при штабе каждой дивизии по два пеших эскадрона. Но так как у казаков были свои собственные лошади, то обезлошадить две сотни, не зная, куда девать казачьих лошадей, — вопрос этот был разрешен в нашей дивизии компромиссно: сформировать две сотни пеших казаков номинально, вливая в них прибывающих казаков без лошадей.
Командиром пешего дивизиона был назначен нашего полка войсковой старшина И. Т. Бабаев, а командирами сотен — от 1-го Таманского полка его родной меньший брат, Георгиевский кавалер есаул В.Т. Бабаев и от нашего же полка, подъесаул Павел Бабаев.
Все Бабаевы были отличными офицерами, честными и серьезными людьми. Как люди умные — они яснее нас видели, что армия развалилась, почему и не стоит ломать мечей зря для ее немыслимого выздоровления. Мы их любили, острили над ними, но не зло, называя эту малочисленную часть — «бабаевский дивизион». Есаул Бабаев очень скоро поступил на ускоренные курсы академии Генерального штаба в Петрограде и совсем выбыл из дивизии. В общем, в жизни дивизии этот пеший дивизион был мертв.
Внутренняя жизнь полка
Корниловское выступление надломило полк. Всем было известно, с какою жестокостью и безнаказанностью в эти корниловские дни были убиты в Выборге командир 42-го Армейского корпуса генерал Орановский*, комендант Свеа-боргской крепости генерал Васильев и целый ряд других офицеров, кто попался под руку солдатской черни (и. д. начальника штаба дивизии Ю. В. Сербин* писал мне, что в Выборге было убито 80 офицеров).