С Корниловским конным
Шрифт:
Кто он, думаю, неведомый здесь кубанский офицер? Равняясь с ним, вижу погон сотника 3-ш Линейного полка, но лицо незнакомое. А он, услышав шаги обгоняющего, — повернул ко мне голову и, как-то загадочно улыбнувшись, произнес:
— Здравствуйте, подъесаул!
Лицо у него сухое, смуглое, чуть «с рябинками». Глаза умные, смеющиеся. Что-то знакомое мне показалось в нем. Заметив мое некоторое недоумение, он произносит:
— Не узнаете? Сорокин*! Помните Кагызман?
И я вспомнил нашу с ним первую встречу в конце декабря 1915 г., когда вся дивизия шла из Турции на отдых под Карс, и в Кагызмане его, прапорщика Сорокина, я
Я его совершенно не знаю, почему и говорить мне с ним не о чем. Но для приличия спрашиваю, откуда он появился в нашем городе? И узнал, что он состоит в «Союзе трудового казачества», являющегося подотделом совета солдатских и рабочих депутатов в Петрограде. Теперь он едет на Кубань. «Союз трудового казачества» был нам неприятен. Если он вначале и не был большевистским, но был «левым» и работал против Совета Союза Казачьих войск. Потом он стал уже чисто большевистским.
— Зачем же Вы едете на Кубань? — спросил его.
— Там предстоит работа.. И Вы об этом потом узнаете, — ответил он и загадочно улыбнулся.
В 1918 г. он стал главнокомандующим Северо-Кавказской красной армией и сражался против нас.
Заколдованный круг. Вопрос о титуловании
Мы попали в заколдованный круг. Все казачьи правительства не признали власти совета народных комиссаров. Последние объявили войну Дону и Кубани. Наша дивизия, четыре конных полка и две батареи были отрезаны от своей казачьей Отчизны территорией всей красной России и фактически подчинены были совету народных комиссаров во всех отношениях, вплоть до получения государственных денег на содержание полков и батарей.
Мы не сомневались, что в случае острого конфликта большевики легко смогут обезоружить дивизию, а офицеров арестовать и препроводить в Петроград, в Петропавловскую крепость, где уже сидели некоторые наши рядовые казаки, захваченные в помещении разогнанного Совета Казачьих войск.
Кроме того, — единственный железнодорожный путь на юг России проходил через Петроград, который никак нельзя было миновать. Дивизия попала в мышеловку... Но надо было что-то предпринимать для выхода. И, как курьез, командующий полком войсковой старшина Калугин, собрав старших офицеров и развернув географическую карту России, предложил «искать путь», чтобы — «с полком, походным порядком, обойдя Ладожское озеро с востока — двинуться на Кубань»...
«Путь» не только что не был найден, но был и отброшен как невозможный для выполнения. Грозные же события развивались. Вышел новый декрет совета народных комиссаров и приказ по всем армиям об упразднении всех чинов, о снятии погон и о новых перевыборах всего командного состава.
В декрете указывалось (подчеркивалось), что командиром полка может быть избран даже рядовой солдат, как и кашеваром может быть поставлен всякий бывший офицер, до командира полка включительно. Разрешалось носить только боевые ордена. Подобное распоряжение проведено было приказом по 42-му армейскому корпусу, куда мы входили, по нашей 5-й Кавказской казачьей дивизии и перепечатано по полкам.
Дальше этого идти было буквально некуда. Офицеры обрекались на полное изгнание и безо всяких жалоб и защиты.
Весь наш полк снял погоны. Что удивительно было, так это то, что подобное распоряжение не понравилось
В нашем полку не стали делать переизбрание новых начальников и оставили офицеров на прежних должностях. И только 3-я сотня уволила своего командира подъесаула Винникова, а полковой комитет избрал недавно прибывшего прапорщика Павлова, из учителей станицы Новопокров-ской, вторым помощником командира полка по хозяйственной части. Протестовать мы уже не могли.
Шура Винников — милейший и стойкий полковой товарищ, но он был очень замкнут для казаков и с ними не имел никакого общения, кроме сухо-служебного. На его место был избран младший офицер моей 2-й сотни, хорунжий из урядников 3-го Кавказского полка Трубицын Иван. Старый летами, любитель выпить, Трубицын был не глуп, исключительно прост с казаками, но наступить себе на ногу он не допускал. Говорил он по-станичному, чем вызывал улыбки и у простых казаков. Прапорщика-учителя Павлова избрали заведующим хозяйством потому, что, как потом говорили мне казаки, — он «свой», бывший учитель, хороший человек, и казачья копейка не пропадет даром. На это реагировать уже не хотелось...
Кто теперь мы — офицеры и командиры без погон? Как к нам должны обращаться подчиненные? Как мы должны подписывать свои официальные бумаги-рапорты? — невольно возникли житейские вопросы. Собрались офицеры и решили: нас казаки должны называть по имени и отчеству при всех служебных и не служебных обращениях. Подписывая же официальные бумаги, после указания должности — ставить только свою фамилию.
Мы, офицеры, стали «никто». Официально — командный состав, но без власти и безо всяких воинских отличий. И только личный авторитет, и только среди казаков своего полка — давал право на уважение и послушание.
Начальник дивизии, генерал Черный, не поладил с диви-зийным комитетом и выехал в отпуск на Кубань. Уехал в отпуск на Терек и генерал Филиппов. Дивизийный комитет выразил недоверие начальнику штаба дивизии подполковнику Щербакову*, и он был отозван в Петроград, в распоряжение Главного штаба. На этом штаб-офицере Генерального штаба я немного остановлюсь. Он прибыл к нам в Вильмондстранд, сменив и. д. начальника штаба дивизии капитана Сербина. Тогда неженатый, энергичный и дружественный со строевыми офицерами — он стал своим среди нашей кавказской полковой молодежи и был всегда желанным гостем при всех случаях. Его работа по сохранению порядка в частях и была главной причиной, по которой комитет отстранил его от должности.
По новому декрету — должны быть произведены выборы начальника дивизии. Гадкий был внешний вид у нас, офицеров, без погон, когда собрались мы в финском народном доме, для выборов себе начальника дивизии. Кроме офицеров в нем участвовали дивизийный, полковые и батарейные комитеты.
И в этой толпе казаков в несколько десятков человек — офицеры, при полном своем вооружении, при серебряных шашках и кинжалах, были, словно нарядная лошадь «без хвоста»... Так заметно было что-то недостающее им, внешних отличий, говорящих об их офицерском положении. В особенности касалось это старых офицеров.