С Корниловским конным
Шрифт:
— Холодно, Федор Ваныч... — отвечает начальник заставы и добавляет: — Разрешите идти по домам? — И для убедительности своего аргумента о холоде, заканчивает: — Да и какой черт в такую метель пойдет на станицу?!
Почесал я за ухом, подумал и... отпустил охрану по домам, зная, что, если не отпущу, они все равно сами разойдутся.
Убедившись, что оставаться в станице бесплодно, решил пробраться в Екатеринодар. Отец и брат Андрей, хорунжий, видя сборы, оба молчат. Видимо, сочувствуют. Тогда в умах казаков было, что войсковая власть окрепнет и очистит войсковую территорию от красных. Нужно только время. Пригорюнилась лишь
— Куда ты, сыночек?.. Все офицеры живут дома, а ты опять на войну? — только и сказала она, но не заплакала, так как каждая казачка всегда сознавала обязанности казака — служить и... воевать.
Я еще не решил, — как, каким путем пробраться через красный хутор Романовский — как почувствовал какую-то, мне раньше неизвестную боль в прямой кишке, откуда появилась кровь. В местной войсковой больнице старый, знакомый всем доктор Власов, военный врач с двумя просветами, определил острый приступ геморроя, который нужно немедленно же удалить операционным путем. Хотя эта болезнь свойственна многим кавалеристам, но о ее состоянии и способе лечения я ничего не знал.
Предварительное очищение желудка, бритье и... меня положили в местную войсковую больницу. После операции под хлороформом, когда я проснулся, почувствовал себя так, словно мне воткнули в организм сучковатый кол, и я никак не могу даже и лежать. Три дня никакой пищи, кроме двух-трех стаканов молока. Потом был «вытянут кол», и желудок перестал работать. Лечение — постель, диета. Я совершенно был выбит из строя, и мой план пробраться в Екатеринодар — отпал безвозвратно.
Установление советской власти в отделе
23 февраля 1918 г. открылся съезд делегатов от всех станиц Кавказского отдела. Он происходил в прогимназии нашей станицы и был скоротечен, как и малолюден. Не было сомнений, что он был созван явочным порядком и с точно продуманной целью: признать власть совета народных комиссаров в Петрограде. Это не был казачий съезд. Он был «общий» и от иногородних. В нем было что-то конспиративное. Мы, офицеры, совершенно не интересовались им, посчитав это бутафорией. А оказалось иное.
Съезд признал центральную власть в Петрограде, предписал установить советскую власть в станицах и избрал из своей среды комиссара Кавказского отдела, некоего Одарю-ка*. И мы столкнулись с очень неприятной реальной действительностью.
Атаману отдела полковнику Репникову приказано было в трехдневный срок сдать все дела Одарюку и быть свободным. Мирно сдав власть, он выехал в свою станицу. В станицах избраны станичные комиссары и советы, уже от всего населения. Пока что — все происходило по-мирному.
Одарюк — по профессии учитель, офицер военного времени. Небольшого роста, «малыш», назвали бы его казаки, брюнет со смуглым лицом. Спокойный, умный, хорошо говорил и знал, что надо говорить. Он в офицерском пальто защитного цвета (конечно, без погон), под пальто обыкновенный, не первой свежести китель, темно-синие брюки су-женки с красным кантом, вобранные в сапоги; через плечо обыкновенная шашка в черных ножнах. Ничего воинственного и страшного. Его ближайшим помощником был штабс-капитан из иногородних, станицы Тифлисской, также в кителе и при пехотной сабле. Видом этот штабс-капитан был более суровый и явно недоброжелателен к казакам. Мы удивлялись — как это два офицера, люди, видимо,
28 февраля пал Екатеринодар. Кубанские правительственные части отошли на юг. Это был сильный удар для нас. 7 марта в Кавказскую прибыл с Персидского фронта Екате-ринославский казачий полк, бывший 2-й Сводно-Кубанский при формировании его в 1915 г. Его привел младший полковой делопроизводитель «из писарей» в чине коллежского регистратора, так как все офицеры были арестованы в Армавире военно-революционным солдатским трибуналом и брошены в тюрьму.
Из станицы Новопокровской в Кавказскую переселился штаб 2-го Кавказского полка со своим революционным командиром подхорунжим Лебединцевым. Командирами сотен у него были урядники. Из станицы Павловской прибыла 6-я Кубанская батарея 4-орудийного состава под командой прапорщика из студентов Павлова. Он не казачьего рода. В Кавказской образовался наплыв штабов, частей, казаков, совершенно не знающих — что же будет «завтра»?
Безвыходное положение полка
После падения Екатеринодара, когда фактически советская власть восторжествовала во всех населенных пунктах земель Кубанского Войска, как и во всей России, — Ода-рюк отдал «приказ о полной демобилизации старых частей, о формировании новых, но только пластунских батальонов смешанного состава, т. е. из казаков и иногородних, и о формировании «отряда особого назначения».
Этого никто не ожидал. Даже и рядовые казаки поняли, что с расформированием войсковых казачьих частей, со сформированием смешанных, в особенности отряда особого назначения —- они лишатся права и возможности отстаивать свои казачьи интересы.
На многолюдном митинге в крепости — решено не расформировываться и ждать событий. События же приближались: формирование смешанных частей не прошло, в отряд особого назначения никто не хотел идти, а тут прошел слух, что генерал Корнилов с Добровольческой Армией идет на Кубань. Все заволновались.
В интимном собрании немногих офицеров предрешено: всеми способами сохранить полк с целью — при развертывающихся событиях захватить в свои руки узловые станции Кавказская и Тихорецкая и ждать отряды генерала Корнилова и войскового атамана полковника Филимонова.
В этот план были посвящены только немногие молодые офицеры, но он полностью понимался нутром всех казаков. Начались ежедневные митинги в крепости. Я уже выписался из больницы, но так ослабел после операции, что не мог присутствовать на них, но был в курсе всего. Войсковой старшина Калугин совершенно отошел от дел, остальные же штаб-офицеры так и не вернулись в полк. Все дело вел самый младший из нас, 22-летний Паша Бабаев. С первых же дней революции он очень удачно и успокаивающе действовал на казаков своими выступлениями. У него были и такт, и логика, и отсутствие ненужной и неуместной тогда офицерской гордости. Он по инерции, по уважению к нему казаков — теперь стал неофициальным руководителем полка. Ему казаки верили. Как все происходило в подробностях, — я тогда не расспрашивал, но полк избрал его командиром полка, что нисколько никого не обидело. По моменту — он был самый подходящий.