С крыла на крыло

Шелест Игорь Иванович

 Он становился на редкость ловким, играя в теннис или в волейбол. Куда только девался его вес? Скакал, будто на Луне. Он был раньше чемпионом Москвы среди юношей, чем очень гордился.

 Пьер был близорук. Гошка - тоже. Пьер носил очки - Гошка... Гошке тоже нужны были очки, и очень. Но как быть, если ты летчик-испытатель?.. Потом мы узнали, что у Гошки на глазах были эластичные линзы.

 Говорят, в Японии нередко можно встретить летчика в очках. Как летают?.. Да как будто бы недурно.

 Медики

у нас в этом придерживаются железного порядка. Я вовсе не хочу критиковать - ни боже мой! Но если ты родился чуть близоруким, но с горячим, смелым сердцем и с крыльями за пазухой, тогда как быть?

 Гошка вызубрил на память таблицу с рядами букв - они есть в каждом глазном кабинете, - вызубрил наискось, вдоль и поперек. Мог с закрытыми глазами назвать мгновенно, допустим, "ы", если спросят: "Вторая строчка снизу, третья справа?" Авиация тогда и порядки в ней не были еще так совершенны...

 Игорь появился у нас в институте ранней весной сорок первого года после МАИ. Здоровенный спортсмен в темных очках, благо они входили в моду. Увидел испытателей, новые самолеты, шепнул себе: "Вот!.." - или как он еще любил говорить: "Это то!"

 Вообще почти все в жизни ему давалось очень легко. И летать он научился как-то между делом: работал ведущим инженером и не пропускал случая, чтоб "подержаться за ручку". Его полюбили все летчики, и это, конечно, имело значение: любой с удовольствием мог лишний раз слетать с ним.

 Уже в сорок втором году Алексей Гринчик доверил ему самостоятельно проводить какие-то испытания ня ИЛ-2-м. А еще года через полтора Гошка уже летал на многих самолетах. Разумеется, освоил высший пилотаж и проводил сложные испытания на маневренность, на прочность. Летал он с огромным желанием и много - не пропускал любой возможности слетать.

 И все же, помню, не раз плакался мне в жилетку. Подсядет, вздохнет с улыбкой:

 - Плохо, брат.

 - Что так?

 - Надо подаваться в управдомы...

 - Послушаешь тебя, так вечно не везет.

 - Изволь. Позавчера летал на ЯК-третьем. На перегрузке девять с небольшим слышу треск! Ну, разумеется, думаю: "Хватит". Сел, на земле стали осматривать, лазать - все бесполезно. Говорят: в порядке, должно быть, показалось... А вчера на том же ЯКе, сам знаешь, полетел Серега и выпрыгнул...

 В его словах будто бы улавливалась зависть, и я грубовато оборвал:

 - Так что же ты склюдишь?

 - И я бы сумел прыгнуть.

 - Факт, сумел бы.

 - Вот...

 - Понятно, - говорю, - люди, так сказать, прыгают... горят...

 - Иди ты... в воздух!
– Гошка навалился на меня, предлагая бороться.

 - Шеф, ведь отвалилось крыло! А Сергей Анохин в больнице.

 Игорь

встал, отошел к окну, посмотрел вдаль.

 - Забегал я к нему утром. Просил отца узнать. Говорят, спасти глаз невозможно. Отец обещал устроить консилиум всех светил.

 В таких случаях профессор Владимир Львович Эйнис становился очень близким, родным всем нашим летчикам.

 Шли годы, менялись заказчики, задания, машины, а у Игоря все шло довольно гладко и, как в таких случаях бывает, не очень приметно. Он взлетал, выполняя простые и сложные режимы, садился и тащил свой парашют обратно. На ходу жадно затягивался папиросой. Приходил в комнату, сбрасывал куртку, заполняя своими каракулями полетный лист. Пепел по обыкновению падал на бумагу, он его осторожно смахивал рукавом. Искренне огорчался, увидя след. Затем заканчивал лаконично: "Все в норме".

 Работая летчиком, он не оставлял инженерной практики, вечно находился во власти каких-то идей. Заботясь о безопасности полетов, работал над усовершенствованием средств пилотирования. Известен, например, его сигнализатор опасных режимов. Это был, пожалуй, первый удачный прибор, автоматически предупреждающий летчика о приближении срыва в штопор при выполнении сложных маневров.

 Игорю не хватало голоса и музыкального слуха. И как это часто бывает у людей, он ужасно любил петь. Надо отдать ему должное - пел он негромко. Аудитория все та же - летная комната. Пел, посматривая на нас с улыбкой: "Не нравится?.. Знаю, и мне не нравится. А что поделаешь, если так хочу?"

 Репертуар его был небогат. Чаще он повторял:

 "...Под этот вальс весенним днем любили мы подруг..."

 И вот однажды, это было году в сорок шестом, он познакомился в вагоне электрички с юной красавицей. В летной комнате узнали об этом в тот же день. Красавица, как и можно было предположить, оказалась пышноволосой блондинкой с огромными глазами, большими ресницами и тонкими длинными пальцами; она курила тонкие и длинные папиросы "Фестиваль".

 - У тебя, конечно, не отнялся язык, ты спросил, как ее зовут?..

 - Действительно, как ее имя?
– заинтересовались другие, подсели ближе.

 - Ада.

 - Как, как?

 - Послушайте, потомки питекантропов, вам это благородное, интеллигентное имя не знакомо. Я так и думал. Милые, нетронутые дети дерева и камня, слушайте: ее зовут Адой; полностью... Впрочем, вам не выговорить... Ариадна!

 "Милые дети" расхохотались, но решили навести справки - так ли она хороша, и вообще.

 Через несколько дней Виктор Юганов, вспомнив, отбросил книгу: