С мечтой не прощаются
Шрифт:
– Смотри, отец! – сказал физик, когда хозяин, наконец, сел. – Ты не раз говорил: вот бы ко мне пришли инопланетяне, я бы их спросил, всюду ли так же, как у нас. Вот, изволь, инопланетяне перед тобой.
– Я вас узнал… Видел в телерепортаже. Меня зовут Гелон Хатран. Скажите ваши имена.
– Инна.
– Артур.
– Ярослав.
Сочинитель задумался, совсем по-земному взялся за острый подбородок.
– Что же сначала… Это так неожиданно. Путешественников положено спрашивать, хороша ли была дорога.
– Дорога была хороша, – улыбнулась Инна. – У нас быстрый и удобный корабль.
– Сильно ли отличается наш мир от вашего?
– Нет.
Сочинитель задумался.
– А скажите мне, уважаемые гости: есть ли в вашем мире радость? И если есть, откуда вы её берёте?
Земляне переглянулись. Заговорила Инна.
– Радость… Это дружба, любовь. Семья. Или когда удаётся то, что затеваешь. Когда узнаёшь новое и интересное. Когда уверен в себе и во всех окружающих. – Она помолчала. – Или на беспомощном излёте жизни, когда, казалось бы, всё закончилось, и ты сам в душе уже догорел, истаял – тебе вдруг приносят новую молодость [3] .
3
3емляне имеют в виду события своей жизни. См. мой роман «Астронавты»
– Радость, – шевельнулся Артур, – когда кругом друзья. Когда никто и ничто не подведёт – ни люди, ни техника, ни собственное тело, ни твои навыки и умения. Когда спасёшь друга или просто незнакомого человека… Слава, продолжай.
– Ну, дети, конечно. Домашние радости… И когда проложенный курс оказывается правильным. Когда повезёт выручить, вытащить из небытия другого человека. Или, будучи убит во враждебном и неустроенном веке, вдруг воскресаешь в прекрасном мире будущего. И, с помощью новых друзей, врастаешь в эту жизнь. И ещё – когда попал в беду, приготовился к смерти, но тут подоспеет друг… [4]
4
Станислав Лем, «Альтруизин».
– У нас много поводов для радости, – подвела итог Инна.
– Однако, – усомнился Вовш, – всё это походит на пустые теоретические рассуждения.
– Почему же? – ответил Ярослав. – Мы не выдумываем. Один из нас действительно был убит… Точнее, застрелен. А другой умирал от глубокой старости. О правильно проложенном курсе говорил я как навигатор. О надёжных людях говорил Артур как командир экипажа, как товарищ. О надёжной технике – он же как пилот…
– А у нас, – сказал Гелон, – радость, если нет никакой беды или досады. Но если беды долго нет – это уже тревожно. И ещё радость, когда сын придёт. Особенно если с внучкой.
– Вы? – повернулась Инна к физику.
– Нет, – ответил он. – Есть ещё брат. Он здесь бывает чаще.
– Посмотреть бы, какие тут дети. На улице их не видно.
– Увидите, – сказал сочинитель. – Приходите ещё. Я же не ожидал.
Он вынул маленький блок связи, набрал код. Поднёс к уху, послушал.
– Нет его в городе. Опять уехал на натуру.
– Ещё, отец, ничего не спросишь?
– Как так не спрошу? Мне интересно, что это за жизнь, которая даёт нашим гостям столько радости. В отличие от нас. Мы же умирать собрались. Нам не для чего жить.
– Вот это и есть главное, – сказала Инна. – У нас есть цель.
– У наших накопистов тоже есть цель, у каждого, причём неисчерпаемая. Провернул
– В чём выражается выгода?
– В деньгах. В жизненных благах.
Инна засмеялись.
– Им плохо живётся? Мало благ? Или денег?
– Их цели, – презрительно сказал Ярослав, – ложные. Ещё и мелкие, каждая для себя. Общего интереса нет. Мешают друг другу, толкутся, грызутся… Набил брюшко, породил сына, загрыз конкурента, потребил сколько-то благ – и всё, на сцену вступает следующее поколение, чтобы всё повторить. Циклический застой. Зависание, как у компьютера.
– А если и возникают общемировые цели, – вмешался Артур, – то какие-то низменные и глупые. Хотя, конечно, достижимые благодаря техническому развитию.
– Кубическая планета с квадратным солнцем… – пробормотал Ярослав. Инна прыснула:
– Голкондрина для поклябывания, взрослая [5] .
– Именно, – кивнул Ярослав. – Короткий список примитивных желаний животных.
– И в генах накапливается разочарование, – продолжала Инна, – и каждому поколению всё меньше хочется жить… А мы разомкнули порочный круг и устремились по прямой, в бесконечность…
5
Станислав Лем, «Альтруизин».
– Вы всё не о том, – мотнул головой Вовш. – А власть? Это разве не радость?
– Почему же? – ответил Артур. – Очень даже радость. Когда сидишь в центральном посту огромного, могучего корабля, и он по малейшему движению твоих пальцев несёт тебя, куда захочешь…
– Я не об этом. Я о власти над людьми.
– И над людьми необходимо иногда. В сложной, опасной ситуации. Когда экипаж обязан беспрекословно подчиняться командиру. Это называется – дисциплина.
– Вы опять не понимаете. Я не о власти над подчинёнными. Я о власти над всеми. Над любым незнакомым человеком.
– Вы завидуете правителю?
– Да нет же! Не нужны мне его почести и сверкающая корона! Я говорю о тайной власти над всеми, всеми, включая правителя!
– Атавизм, – бросил Ярослав. – Кому-то не терпится поуправлять своими домашними, кому-то – товарищами по работе. А кому-то – всей страной или всей планетой.
– Мелочь, мелочь! Я говорю о другой власти. Абсолютной. На городских улицах и в домах – миллионы людей. А я возьму два отшлифованных куска активного изотопа и прижму один к другому. И – цепная реакция! Падение солнца на город! И вместо людей – все улицы завалены обугленными, скрюченными червяками. Большими и маленькими. С испарившимися внутренностями. – Физик охрип и брызгал слюной. – Мне р-р-радостно знать, что я в любой момент, по настроению, по капризу могу взять и прижать один шлиф к другому… И мне не смогут помешать!
– Вам, Вовш, никого не жаль? – спросила Инна.
– А чем кто-то заслужил мою жалость? Каждый в чём-то перед кем-то виновен.
– И детей не жаль?
– А что дети? Все они – будущие грешники. И половина – будущие негодяи.
– А ваш отец? А братья? А их дети?
– При чём тут родственные отношения?
– И самого себя не жаль?
– Меньше всего. Кто я? Меч в руках судьбы, ничего больше.
– Вовш! – не вынес отец. – Держи свои завиральные идеи при себе. Хотя бы перед инопланетными гостями не тряси. Не позорь нашу Атмис.