С мечтой не прощаются
Шрифт:
– Атмис – это тоже мелочь! – вконец разгорячился физик, срывая с головы очковую ленту и размахивая ею. – И шлифованные куски изотопа – мелочь. Атомное ядро – давно пройденный этап! Бесконечно большое и бесконечно малое где-то смыкаются, образуя виртуальное кольцо. Глубины микромира дают возможность устроить такой фейерверк, который достанет до других звёзд!
– Лучше бы вы туда летали… – проворчал отец.
– А зачем? Видимое пространство и скрытый уровень там такие же, как здесь. Фундаментальные законы каковы здесь, таковы и там. Вот если удастся их поколебать, хотя бы чуть-чуть
– Ну хорошо, хорошо. Давай не отвлекаться. Скажите, о прекрасная гостья, каким путём вы пришли к радостной жизни?
– Мы разомкнули порочный круг потребления и накопления. Обратились к исследованию и созиданию. И жить стало захватывающе интересно! Мы стали искать решение огромнейшей задачи: понять, кто мы и зачем мы. Почему в нашем исчезающе крохотном мозгу вмещается Метагалактика. Для чего это? Есть ли тут чей-то замысел?
– А с чего начали?
– С возвращения того, что люди потеряли за десятилетия кап… накопизма. С возвращения нравственных ориентиров, с подъёма морали. Согласитесь, когда обычный человек не может накормить себя и своих детей, ему не до морали. Особенно когда он видит на каждом шагу спесивых богачей, неумно себя ведущих. Мы устранили бьющее в глаза неравенство. Первым делом – накормили голодных, вылечили больных.
– А зачем вам очень много радости? Не перестанете ли вы её ценить в отсутствие горя? И разве дьявол не мстит вам за радость?
– Отсутствие горя невозможно! Мы смертны, мы вынуждены расставаться навсегда с любимыми. Мы часто не можем понять друг друга. Мы испытываем творческие неудачи. Мы проходим через несчастную любовь… Но, раз уж без горя никак, пусть оно сидит в этих естественных резервациях. От того, что у нас много радости, мы просто перестаём её замечать, она превращается в естественный фон жизни, в обычную норму. Когда в стране… или на планете хорошо всем, когда мир полон радости, он приближается к совершенству. А если множество близких к совершенству миров объединятся, они способны сделать невероятный рывок… куда? Это пока что загадка, волнующая загадка.
– Но мир основан на связи противоположных вещей: чёрное – белое, мужчина – женщина, добро – зло… Мир держится на равновесии.
– Неразрывное единство противоположностей – тормозящая теория. Равновесие – это сдерживающий фактор, от него происходит застой. Мы рискнули отказаться от равновесия. И пойти, разумеется, не в тёмную сторону, а в светлую.
– И так во всём мире?
– Нет ещё. Только в нашей стране. Остальные по инерции продолжают держаться за старое. Как у вас говорят – за накопизм.
– Вот уж это понимаю. Зачем сильным мира сего… также и вашего… что-то менять? Им и так хорошо.
Сочинитель встал и открыл незаметную дверку в стене.
– Я подарю вам мои книги. Будет время, прочитаете. Узнаете о нашей жизни.
Книги оказались примерно того же размера, что и бумажные земные. Но открывались не по-земному, а снизу вверх, как блокнот. На чёрно-белых обложках были изображены иолантийцы с яростно перекошенными лицами, пуляющие из огнестрелов; хищники с разверстыми зубастыми пастями; поверженный воин, на горле которого смыкались страшные челюсти без туловища и даже без ясно выраженной головы… На другой обложке
Хозяин продолжал выкладывать книги на стол, что-то откапывал в шкафу. Наконец, он издал возглас:
– О!
И выложил книгу без страшной картинки на обложке.
– Вот, возьмите тоже. Это грамматика нашего языка.
– Гелон, вам разве не нужна?
– У меня есть ещё. Я же её и писал.
…Они вышли на улицу, когда Альзан склонялся к крышам домов. Оранжевое светило на здешнем небе выглядело раза в три крупнее, чем Солнце над Землёй. И если Солнце можно называть золотым, то Альзан горел пронзительным блеском чистой меди.
Инна то и дело прочищала горло.
– Кхм-кхм! Горек хлеб переводчика… А кстати, здешний хлеб ну ужасно вкусный!
– Да уж! – отозвался Ярослав. – Заметил я, как ты на него налегаешь. И у правителя, и тут.
Физик, небрежно кинув «О вы, гости…», резко повернулся и зашагал прочь.
– Чего же он? – проворчал Артур. – Не проводил, дорогу не показал…
– Плевать, – успокоил Ярослав. – Я запомнил, как ехали.
– Папа у нас штурман… – приласкалась Инна.
Ярослав уверенно вёл дочь и друга по захламлённым улицам, среди безликих домов.
– «Жизнь мстит за радость»! – воскликнула Инна. – Как можно жить с таким видением?!
– А под конец, – напомнил Ярослав, – он сказал о каких-то островитянах. «Они на своём острове жили радостно. И чёрт их наказал. И вы в вашей радостной стране остерегайтесь!»
За разговором они незаметно вышли на проспект, к знакомому продуктовому магазинчику. А потом – и к площади, посреди которой нездешним архитектурным шедевром красовался «Иван Ефремов».
…Физик быстро шагал дворами и переулками, спрямляя путь к Ядерному Центру. Устаревшее название. Особенно теперь, когда он с помощниками проник до основ мироздания. Теперь надо обдумать, как рациональнее провести подготовку к эксперименту. Который, кстати, может обернуться фейерверком – но и это, в случае чего, не беда. Всего лишь хорошая физика [6] . И не помогут ли тут звёздные пришельцы?
6
Слово Энрико Ферми по схожему поводу.
Он дёрнул углом рта, вспомнив, как логический кубик, игрушка племянницы, от удара об пол развалился именно по той линии, по которой он намечал. Девчонка разревелась – ну и что? На то они и дети, чтобы реветь. Что там её слёзы рядом с возможной гибелью миллионов таких, как она, вместе с родителями. А катастрофы не миновать, если хоть немного сдвинутся мировые физические константы… У него нервно поджалась мошонка: смертельный риск, смертельный… Но кто не рискует, тот не пьёт жгучего дурмана. Известный накопист Мальтан обещал двести пятьдесят миллионов кредиток. И есть за что – в случае успеха правитель Танхут будет клевать крохи с мальтановской ладони. Но если риск не оправдается – тогда… Тогда фейерверк.