С нежностью цвета огня
Шрифт:
— Ничего, — отзывается тихо, передумав объяснять.
Кажется, не одна я наслаждаюсь моментом. Не торопясь подниматься, Аллеон зачарованно смотрит на меня снизу вверх, и это почти как прикосновение — лёгкое, невесомое, но всё же вполне ощутимое и волнующее, — глаза, щёки, губы, шея — и снова губы. Пальцы, ласкающие моё запястье, заметно теплеют. Сиир всем телом подаётся вперёд — поцелует? Но он почему-то останавливается. Почему? Я ведь вижу, что ему тоже этого хочется!
Свободной рукой касаюсь виска неподвижно замершего мужчины, медленно очерчиваю скулу и, решившись, кладу
— Нельзя, — хрипло шепчет, прикрывая наполняющиеся нечеловеческой тьмой глаза. — Суфур ещё не выветрился, помнишь?
— Ну и пусть, — отзываюсь, не в силах отвести взгляд.
Тянусь к нему, надеясь, что Лен не оттолкнёт. Если только попробует, я точно рассержусь и… Твёрдые, горячие губы встречают мои ещё на полпути, мгновенно затягивая в умопомрачительный, пьянящий и какой-то исступлённый поцелуй. Словно это в последний раз, и нам нужно взять от него как можно больше, чтобы не жалеть и никогда не забыть. Ошарашенная столь сильным и внезапным напором, я поначалу теряюсь, но Аллеона это не смущает: кипящего в нём желания с избытком хватит на нас обоих.
— Дари… — выдыхает в промежутках между поцелуями, жадно сжимая меня в объятиях. — Боги, Дари!.. Нам нельзя сейчас…
— Можно! — заявляю уверенно. — Я не боюсь.
Неправда, конечно. Боюсь, и ещё как. Но, если буду трястись каждый раз, когда ложусь в постель с собственным любимым мужем, у нас вообще ничего не выйдет! Да, Лен пока несколько не в себе, но ведь полмесяца же прошло, действие той травы уже должно было ослабнуть.
— Нельзя… — из последних сил спорит сиир, и, вопреки своим же словам, подхватывает меня под бёдра, тесно прижимая к горячему телу.
Мой тихий стон удовольствия сливается с его страдальческим. Уткнувшись носом мне в шею, он тяжело дышит, а я, понадёжнее обхватив его ногами, ласкаю широкую спину. Сквозь футболку отчётливо чувствуются три твёрдые пластины. Неприязни они не вызывают: я настолько привыкла, что уже не считаю их чем-то пугающим. Это, наверное, слегка ненормально, учитывая, что я не так давно узнала о сиирах и прежде никакие отклонения меня не привлекали, но теперь все эти звериные черты кажутся даже интересными. Правда, только в ограниченных количествах. Если Аллеон совсем обернётся, ни о какой близости и речи не будет.
— Ничего, если ты немного изменишься, — шепчу успокаивающе, видя, как ему тяжело.
Лен буквально впивается в меня недоверчивым взглядом:
— Полуоборот?
Поёжившись, киваю. Понимаю что, он вряд ли ожидал подобного заявления, но зачем же так жутко смотреть? Как на допросе прямо! С пристрастием! Весь романтический настрой спугнул.
Видимо, он тоже это замечает, потому что тут же мягко касается губами шеи.
— Прости, — едва различимый выдох, от которого я вся покрываюсь мурашками.
Осторожный поцелуй возле ключицы, ещё один, уже выше и гораздо смелее, и я сама приглашающе наклоняю голову. Прикрывая глаза, сжимаю его плечи, скольжу ладонями по груди, а потом вдруг замечаю, что мы добрались-таки до кровати. Лен опускает меня на подушку и, глядя в глаза, ласково проводит по шее самыми кончиками пальцев:
— Я
Я знаю это. Поняла, — почувствовала, скорее, — ещё тогда, когда он без раздумий бросился за мной в неизвестное отражение. Теперь же, несмотря на важность момента, меня разбирает смех:
— Если ты сейчас скажешь ещё и что-то вроде: «Не бойся»…
— Я тут в любви признаюсь, а тебе, значит, смешно?
Я точно знаю, что он не сердится. Многообещающе прищурившись, Аллеон принимается нарочито медленно раздеваться, пристально наблюдая за моей реакцией.
Взгляд тут же прикипает к загорелому, безумно соблазнительному телу, постепенно появляющемуся из-под белой футболки. Чёрные глаза и бронированные щитки, обнимающие его плечи, нисколько не мешают моему чувству прекрасного наслаждаться.
Когда Лен кладёт руки на пояс своих джинсов, плавно очерчивая пряжку ремня и будто бы раздумывая над необходимостью их снимать, желание вмешаться и ускорить процесс становится почти неодолимым. Насладившись эффектом, вместо того чтобы перестать измываться, Аллеон только улыбается, и улыбка эта получается такой искушающей, что я уже не выдерживаю.
— Продолжишь издеваться — я тебе приватный танец устрою! Будешь смотреть, но не трогать!
— М-м-м, — сыто жмурится он, и широкие ладони обхватывают мои лодыжки, чтобы чувственным движением пройтись до самых бёдер, — мы можем вернуться к этому вопросу позднее?
— Я подумаю, — улыбаюсь, ощущая, как его пальцы изучают тонкое кружево трусиков, отчего по телу разливается предвкушающее тепло.
Во взгляде Аллеона что-то меняется. Игривое настроение отступает, сменяясь нетерпением и откровенным желанием. Он больше не дразнит, быстро стягивает с себя остатки одежды, помогает мне снять сарафан и перехватывает руки, чтобы самому разобраться с нижним бельём.
Его горячая массивная фигура накрывает моё ждущее прикосновений тело. Ощущения настолько потрясающие, что ничто, даже заметно увеличившееся количество чёрных пластин и странная дрожь, уже не вызывает никакого беспокойства. Какая разница, как он выглядит? Важно лишь, что Лен рядом, что мы наконец можем дать друг другу то, чего обоим так давно хотелось — нежную страсть, гармонию тел и душ, чувство небывалой целостности.
Впрочем, благодаря стараниям его матушки (не к ночи будь она помянута!) с нежностью возникают вполне предсказуемые трудности. Жажда обладания захлёстывает сиира с головой, и он врывается в моё тело без всяких прелюдий. Глубоко, грубо, напористо. Хорошо, что к этому времени я уже успела достаточно возбудиться, иначе незабываемые впечатления были бы гарантированы.
— Тише, Лен, тише, — шепчу, стараясь привыкнуть и расслабиться. — Не так сильно.
Но он не слышит просьб, а стоны только подстегивают его двигаться быстрее. Влажный язык настойчиво скользит по шее, щекоча кожу острым кончиком. Короткие жгучие поцелуи больше похожи на укусы. Больно, да и следы останутся, но прямо сейчас такая обжигающая ласка — именно то, что нужно, чтобы тоже забыться, не замечать, как стремительно меняется тело нависающего надо мной мужчины.